Стоимость денег — расчетной единицы, с помощью которой должна измеряться и планироваться любая экономическая деятельность, — в прежние времена была стоимостью наименее волатильного из всех товаров на рынке. Теперь же она стала определяться работой трех государственных инструментов — монетарной, фискальной и торговой политики, а также реакцией граждан на политические решения, предсказать которую, в сущности, невозможно. Когда правительство решает, в каких единицах измерять стоимость, в этом примерно столько же смысла, как если бы оно назначило меру длины, исходя из среднего роста граждан и высоты зданий на территории страны. Только представьте, что произошло бы со сферой строительства или механики, если бы длина метра каждый день менялась в зависимости от вердикта центрального измерительного комитета!
Поменяв единицу измерения, можно разве что потешить чью-нибудь безумную гордыню. Допустим, мы укоротим метр и убедим домовладельца, что площадь его жилища — не 200 квадратных метров, а 400. Разумеется, дом от этого просторнее не станет. Такое переопределение метра приведет лишь к одному: строители не смогут как следует строить дома, а инженеры — подключать коммуникации. Точно так же и девальвация национальной валюты может номинально сделать страну богаче или повысить номинальную стоимость ее экспорта, но фактически не принесет никаких доходов ее гражданам.
Современная экономика сформулировала закон невозможной троицы, который очень точно отражает положение нынешних центробанков: ни одно правительство не может разом достичь трех целей — фиксированного валютного курса, свободного движения капитала и независимой монетарной политики. Имея фиксированный курс и свободное движение капитала, нельзя проводить собственную монетарную политику, поскольку изменение процентной ставки вызовет приток либо отток капитала, что не позволит удержать прежний курс валюты. Кроме того, мы все знаем, как высоко современные экономисты ценят возможность «управлять» экономикой с помощью монетарной политики. Независимая монетарная политика и фиксированный курс возможны лишь за счет ограничения потоков капитала, как было в период с 1946 по 1971 год. Но даже тогда статус-кво удержать не удалось, ввиду того что поток товаров стал тем механизмом, посредством которого котировки валют пытались устранить дисбаланс: одни страны слишком много экспортировали, а другие, наоборот, слишком много ввозили, что вынуждало политиков сесть за стол переговоров и изменить обменный курс. Естественно, каждое правительство пыталось любой ценой отстоять свои интересы, поэтому выработать рациональные критерии для определения новых котировок никому не удалось. После 1971 года большинство стран предпочло независимую монетарную политику и свободное движение капитала за счет плавающего курса национальных валют. Такая система оказалась выгодна для экономистов кейнсианского толка, позволив им использовать любимые инструменты для «управления» экономикой и заодно удовлетворив все пожелания международных финансовых организаций и владельцев крупного капитала. Та же система приносит огромную прибыль международным финансовым структурам: одна только биржа обмена валют генерирует триллионы долларов в день за счет торговли самими валютами и фьючерсами на них. Однако всем остальным подобная конфигурация идет скорее во вред, особенно владельцам и сотрудникам производственных предприятий, которые действительно создают блага для общества.
В условиях глобализации, когда котировки национальной валюты зависят от множества внутренних и внешних факторов, управление производством стало крайне сложной задачей, причем без весомых на то причин. Успешное предприятие обычно осуществляет закупки и направляет свою продукцию в другие страны. Каждое решение, связанное с поставками или сбытом, зависит от курса нескольких валют. В подобных условиях вполне конкурентоспособная организация подчас несет большие потери просто из-за смены котировок, которая может даже и не затрагивать страну, где расположено производство. Скажем, если валюта страны — поставщика основного объема производственных материалов, внезапно подорожает, то возросшая стоимость закупок может полностью аннулировать прибыль. То же самое произойдет в случае резкого удешевления валюты страны, куда направляется основной поток экспорта. Организация может потратить десятилетия, добиваясь конкурентного преимущества, и в одночасье утратить позиции из-за непредсказуемых сдвигов на валютной бирже. Как правило, в таких инцидентах обвиняют свободную торговлю; и политики, и экономисты всегда рады воспользоваться случаем, чтобы предложить популярную, но разрушительную протекционистскую стратегию.
Когда торговля и движение капитала опираются на такое зыбкое основание, как платежное средство с плавающим курсом, большому количеству предпринимателей и специалистов приходится отслеживать колебания валютных котировок. Каждая организация вынуждена вкладывать финансовые и человеческие ресурсы в анализ важнейшего, но неконтролируемого явления. Все больше профессионалов пытаются предугадать действия правительств и центробанков, а также поведение национальных валют. Такой сложнейший аппарат централизованного планирования препятствует экономической деятельности. Пожалуй, самое удивительное в современной экономике — это размер валютного рынка по сравнению с сектором производства. По оценкам Банка международных расчетов, ежедневный объем сделок на валютном рынке в апреле 2016 года составил 5,1 триллиона долларов (то есть около 1860 триллионов в год)
[93]
. В том же 2016 году Всемирный банк оценил суммарный ВВП всех стран мира в 75 триллионов долларов. Это означает, что объем сделок на международном валютном рынке почти в 25 раз превышает объем экономического производства всей планеты
[94]
. Крайне важно помнить, что обмен валюты — не производительный процесс, поэтому ее объем не учитывается в статистике ВВП. Перевод средств из одной валюты в другую не создает никакой экономической стоимости; это всего лишь затраты на преодоление неудобства, обусловленные хождением разных национальных валют в разных странах. То, что немецкий экономист австрийской школы Ханс-Херманн Хоппе назвал «глобальной системой частичного обмена» между странами мира
[95]
, не позволяет международной торговле приносить пользу людям, поскольку требует огромных комиссий за каждую совершенную транзакцию. Мы впустую тратим финансовые и человеческие ресурсы, пытаясь преодолеть эти барьеры; кроме того, организации и частные лица во всем мире постоянно несут убытки из-за экономических просчетов, вызванных непредсказуемостью валютного рынка.
В условиях свободного рынка платежных средств каждый мог бы сам выбирать предпочтительную валюту, в результате большинство выбрало бы средство со стабильно низким соотношением резерва и притока. Стоимость такой валюты меньше всего варьировалась бы из-за колебаний спроса и предложения, и вскоре она стала бы универсальным средством обмена, что позволило бы производить все экономические расчеты, имея стандартную единицу измерения ценности. Чем выше ценность и полезность товара, тем лучше он подходит на роль денег. Римский ауреус, византийский солид и американский доллар отчасти могут служить примером, хотя у каждой их этих валют есть свои недостатки. Ближе всего к идеалу деньги эпохи золотого стандарта, хотя даже тогда некоторые страны и культуры использовали серебро или иные, более примитивные платежные средства.
