Наложив жесткое ограничение на прирост массы биткоина, как описано в
главе 8
, Сатоши Накамото отверг стандартные доводы макроэкономистов и больше руководствовался учением австрийской школы, которая утверждает, что количество денег само по себе не имеет значения; любой денежной массы достаточно для функционирования экономики любого размера, поскольку денежные единицы бесконечно делимы и важна лишь реальная покупательная способность с точки зрения товаров и услуг, а не количественные показатели. Как выразился Людвиг фон Мизес
[104]
,
практическая польза денег определяется их покупательной силой. Когда мы копим деньги, нас не интересует количество монет и купюр или же суммарный вес наших накоплений. Нас интересует, что на эти деньги можно приобрести. В силу самой природы рынка деньги, как правило, обретают максимальную покупательную способность при наличии равновесия между денежной массой и спросом на нее. Поэтому дефицит или переизбыток денег просто невозможен. Каждый индивид и общество в целом всегда могут воспользоваться благами, которые извлекут из опосредованного обмена с помощью денег, вне зависимости от объема общей денежной массы <… Функционирование денег нельзя ни улучшить, ни ухудшить путем изменения денежной массы. <… Общего количества денег в экономике всегда достаточно для того, чтобы любой мог в полной мере воспользоваться ими в своих целях.
Фон Мизесу вторит Мюррей Ротбард
[105]
:
Мир, в котором денежная масса была бы постоянной, напоминал бы ситуацию в XVIII–XIX веке, отмеченную триумфальным успехом промышленной революции, когда возросшие инвестиции увеличили производство товаров, что, в свою очередь, понизило на них цену и привело к сокращению производственных издержек.
С точки зрения австрийской школы, при фиксированной денежной массе экономический рост вызовет понижение цен на товары и услуги, со временем реально повышая покупательную способность валюты. В такой ситуации, как опасаются кейнсианцы, сиюминутное потребление действительно сократится, но у населения возникнет стимул откладывать деньги и инвестировать их в будущее, когда объем потребления повысится. Разумеется, Кейнс как адепт высокого временного предпочтения не мог понять, что ущерб, нанесенный потреблению в настоящем, в дальнейшем будет более чем компенсирован за счет расходования накопленных средств. Общество, которое систематически откладывает потребление, в долгосрочной перспективе потребит больше, чем общество сиюминутного потребления, поскольку его инвестиции генерируют более высокий доход. Даже если значительная часть средств пойдет в фонд накоплений, общество с низким временным предпочтением в итоге получит большую покупательную способность и больший резервный капитал.
Вспомним эксперимент, в ходе которого детям предлагали либо съесть лакомство незамедлительно, либо подождать и в награду за терпение получить двойную порцию. Если бы этот опыт проводился по правилам кейнсианской школы экономики, терпеливого ребенка, наоборот, наказывали бы, выдав ему половину конфеты вместо двух, что делает саму идею самоконтроля и низкого временного предпочтения бессмысленной. Незамедлительное удовлетворение любой прихоти — наиболее типичный вид экономического поведения, которое влияет на жизнь и культуру общества в целом. Австрийская школа экономики, напротив, понимает, что получить все и сразу невозможно и что если ребенок (и не только ребенок) умеет терпеть и ждать, то он должен быть за это вознагражден, а самоконтроль надо поощрять и развивать, чтобы он принес желанные плоды в будущем.
Когда покупательная способность денег растет, их владельцы обычно становятся намного разборчивее и благоразумнее в потреблении и склонны систематически откладывать часть дохода на будущее. Культура демонстративного потребления, с ее «шопинготерапией» и навязчивым стремлением поскорее заменить дешевую пластмассовую дрянь на такую же дрянь, только поярче и поновее, просто невозможна в обществе, где ценность денег постоянно растет. В таких условиях люди склонны развивать низкое временное предпочтение, поскольку их финансовые решения направлены прежде всего на будущее, которое ценится выше, чем любой преходящий момент. Речь идет не только о накоплениях и инвестициях, но и моральной, эстетической, культурной ориентации на долгосрочную перспективу.
Когда стоимость платежного средства растет, возникает стимул к накоплению и сбережению, поскольку покупательная способность накопленных денег со временем повышается. Следовательно, поощряется отложенное потребление, что характерно для обществ с низким временным предпочтением. И наоборот, если валюта постоянно дешевеет, населению приходится защищаться от инфляции, нередко с помощью вложений с высокой отдачей, но и высокой степенью риска. Таким образом увеличивается финансирование рискованных проектов, а также терпимость к риску в среде инвесторов, что приводит и к росту потерь. Общества со стабильной валютой, как правило, развивают низкое временное предпочтение, учатся копить деньги и строить планы на будущее. Для обществ с высоким уровнем инфляции и нестабильной экономикой обычно характерно высокое временное предпочтение: в них население не думает о долгосрочной перспективе и живет одним днем.
Кроме того, в экономике с дорожающей валютой инвестиции делаются только в проекты, обещающие положительный реальный доход свыше роста самой валюты. Иными словами, финансироваться будут только те начинания, которые способны увеличить накопленный капитал общества. И напротив, в экономике с дешевеющей валютой инвесторы поневоле выбирают проекты, которые принесут положительный доход в сравнении с темпом инфляции, но отрицательный в реальном выражении. Проекты, которые обгоняют инфляцию, но не приносят реального дохода, фактически сокращают накопленный капитал общества, но все же являют собой разумную альтернативу для инвесторов, поскольку сокращают их капитал медленнее, чем обесценивающаяся валюта. Именно такие капиталовложения Людвиг фон Мизес называет бессмысленными инвестициями — убыточные проекты и вложения, которые кажутся выгодными в период инфляции и искусственно заниженных процентных ставок. Но как только инфляция замедлится, а процентные ставки вырастут, вскроется убыточность неэффективных инвестиций и мыльный пузырь лопнет, переведя тем самым экономический цикл в фазу кризиса. Как утверждает фон Мизес, «в периоды экономического бума производственные факторы разбазариваются путем бессмысленных инвестиций, а доступный капитал тает из-за чрезмерного потребления; за сомнительные блага мы расплачиваемся несомненным обнищанием»
[106]
.
Вышеизложенное помогает понять, почему экономисты австрийской школы высоко ценят золото как платежное средство, тогда как кейнсианцы поддерживают государственную эмиссию «эластичных» денег, чья масса может быть увеличена в любой момент по требованию правительства. С точки зрения кейнсианцев, тот факт, что центробанки всего мира оперируют фиатными валютами, неопровержимо доказывает превосходство их идей. Для экономистов австрийской школы тот факт, что правительства стран вынуждены налагать запрет на использование золота как платежного средства и навязывать своим гражданам фиатную валюту, выступает свидетельством ущербности фиатных денег и их полной нежизнеспособности в условиях свободного рынка. Это также представляется глубинной причиной подъемов и спадов экономического цикла. Единственное объяснение, которое кейнсианцы сумели предложить для феномена рецессий, состоит в загадочном убывании некоего «животного духа». Экономисты австрийской школы, однако, разработали единственную стройную концепцию, которая объясняет природу экономического цикла: австрийскую теорию экономических циклов
[107]
.
