– Что ты там видишь, старуха? – нетерпеливо окликнул ее Уилл. – Не молчи! Скажи, о чем тебе поведали карты?
Ведьма не спешила отвечать. Она что-то бормотала себе под нос, шевеля губами:
– Башня… шут… императрица… Меркурий в четвертом доме… Луна в третьей четверти…
– Да говори же наконец, а то я отберу у тебя свой пенни! Что меня ждет? Кем я стану? Моряком? Офицером? Богатым купцом или судовладельцем?
– Погоди, Уилл Шекспир! – недовольно оборвала его старуха. – Экий ты нетерпеливый!
Она быстро взглянула на Уилла, словно впервые увидела его, часто заморгала, будто собиралась заплакать, и проговорила жалким плаксивым голосом:
– Вот такие дела, Уилл Шекспир… карты велят мне сделать тебе подарок… подарочек… старая Мегги не может их ослушаться… знал бы ты, как мне не хочется, но что я могу поделать…
С этими словами она поднялась, прошла в дальний угол своей лачуги и нашла там старый сундучок, обитый полосами ржавого железа. Она открыла этот сундучок и что-то из него достала. Уилл приподнялся, пытаясь разглядеть, что у нее в руках, но в углу каморки было темно, и он увидел только, что там что-то блеснуло, словно старуха держала в руке сгусток дневного света.
Старая ведьма вернулась к столу, пожевала беззубым ртом и с явной неохотой положила перед Уиллом небольшой шар размером с голубиное яйцо.
На первый взгляд шар этот был сделан из стекла или хрусталя, но это был странный хрусталь, переменчивый, словно живое существо. То он был прозрачным, как родниковая вода, то внутри него появлялось какое-то темное облачко, которое разрасталось, чернело и наконец заполняло весь шар густой полночной темнотой.
– Что это? – удивленно спросил Уилл.
– Для начала загляни в этот шар, Уилл Шекспир! Он расскажет тебе все, что ты хотел узнать!
Уилл осторожно взял шар в руку, поднял его и сквозь прозрачное стекло взглянул на пламя свечи.
Огонь, пройдя сквозь стекло, ожил, очистился, стал ярким, словно солнечный свет, заиграл всеми цветами радуги – и вдруг из этого сияния сложилась живая картина.
Уилл увидел джентльмена, сидящего за письменным столом. В руке у него было гусиное перо, и он водил этим пером по листу бумаги, выводя на нем ровные строки.
Приглядевшись, Уилл узнал в этом человеке самого себя.
Это он, только постаревший на несколько лет, писал что-то за столом в полутемной комнате, иногда отрываясь от своей работы и оглядываясь по сторонам, словно в поисках нужного слова.
– Это я? – растерянно спросил Уилл то ли старуху, то ли хрустальный шар, то ли свое отражение в нем.
И отражение в шаре ответило ему.
– Это я! – проговорило оно, как эхо.
Уилл огорчился.
Ему хотелось увидеть свое будущее не таким.
Он надеялся, что его ждут дальние страны, удивительные приключения. Он рассчитывал увидеть в глубине хрустального шара наполненные ветром паруса кораблей, покрытые пальмами острова, дворцы иноземных владык, экзотических красавиц. А вместо этого – письменный стол, медный подсвечник и гусиное перо.
– Что же, меня ждет судьба клерка? – спросил он старую женщину. – Грошовый заработок, унылая бумажная работа?
– Не спеши с выводами, Уилл Шекспир! – ответила старая Мегги. – Не все то золото, что блестит! Может быть, гусиное перо и чистый пергамент принесут тебе славу большую, чем слава всех мореплавателей и конкистадоров! Может быть, в твоей жизни будут чудеса и дальние страны, но ты сам сотворишь их, своими собственными руками… точнее, своими собственными мечтами! Может быть, твое будущее будет ярче и блистательнее, чем ты можешь себе представить.
Уилл хотел что-то спросить у старухи, но тут снова мяукнула старухина кошка, и в глазах Уилла потемнело, он на секунду ослеп… а когда зрение вернулось к нему, он обнаружил себя на улице, точнее – в узком проулке за домом аптекаря. В руках у него был сверток с перчатками господина бейлифа.
Уилл встряхнул головой, пытаясь понять, что за чудеса с ним произошли. Выходит, ему померещилась лачуга старой Мегги, померещились ее предсказания?
На всякий случай Уилл проверил свой карман.
Пенни в нем не было.
Но, может быть, он его просто потерял?
Лиза проснулась от звона. Звонил ее телефон. Не мобильный – домашний, который стоял на прикроватной тумбочке.
Лиза протянула руку, схватила телефон, уронила на пол, чертыхнулась, дотянулась до него и поднесла к уху.
И услышала раздраженный голос Гиацинтовой:
– Тверская, ты не забыла, что сегодня занята в утреннике?
– Вы уже вернулись? – пробормотала еще не проснувшаяся Лиза.
– Откуда?
– Из Шотландии.
– Тверская, ты что – пьяна? – возмутилась Валерия. – Кончай нести ерунду, срочно приезжай в театр!
Лиза вскочила, взглянула на часы – и схватилась за голову: было уже девять часов, а в одиннадцать начинался детский утренний спектакль «Белоснежка», и она играла там роль злой мачехи.
Быстро под душ, быстро выпить чашку черного кофе, завтракать некогда.
Через час с небольшим она уже была в театре.
– Быстро добралась! – одобрительно проговорил дядя Костя. – Хорошо, а то Валерия уже ядом исходит.
Миша и Гриша, двое рабочих сцены со следами тяжелого похмелья на лицах, тащили за кулисами большое зеркало – то самое, с которым по ходу спектакля должна разговаривать Лизина героиня. Вдруг один из них споткнулся, второй с трудом удержал зеркало, но по нему зазмеились трещины.
– Ох ты, несчастье какое! – всполошился дядя Костя. – Плохая примета… очень плохая…
– Еще какая плохая! – подхватил появившийся неизвестно откуда Радунский. – Спектакль сорвется, Валерия нас всех на куски разорвет. Она сегодня с утра на взводе!
Помяни черта – и он тут как тут. Тут же рядом с пожарным возникла Гиацинтова, увидев расколотое зеркало, она побагровела и заорала на рабочих, те не остались в долгу, покрыли ее матом и с мстительным видом ушли опохмеляться.
Гиацинтова застыла, как соляной столб, дико вытаращив глаза.
Но на то она и была помощником режиссера, чтобы разруливать самые безнадежные ситуации.
Взяв себя в руки и хотя бы внешне успокоившись, она повернулась к Лизе:
– Тверская, будешь разговаривать не с большим зеркалом, а с маленьким, ручным. Сможешь перестроиться?
– А что мне остается? А маленькое зеркало есть?
– У Соловьева должно быть… – Валерия закрутила головой. – Где Соловьев? Видел его кто-нибудь?
