– Да уж как-нибудь соображу язык за зубами держать, – обиделась Лиза.
Просторный зал был полон пышно разодетой придворной публики.
Уилл чувствовал себя как рыба, выброшенная на берег: никогда прежде ему не приходилось играть перед такими важными персонами. Однако когда он произнес первую реплику своей роли, с ним что-то случилось, он словно преобразился в своего героя, слова полились легко и звучно, и через несколько минут после начала действия он забыл, где находится и кто он такой. Точнее, он был уже не собой, бедным актером и автором нескольких пьес, а знатным афинянином Тимоном, окруженным льстивыми прихлебателями и ненадежными друзьями.
– Как вам нравится эта пьеса, сэр Патрик? – вполголоса спросил полный краснолицый господин своего долговязого соседа.
– Весьма недурна! – отвечал тот, снисходительно улыбаясь. – Кто ее автор?
– Говорят, что это актер, который играет Тимона. Некто мастер Шекспир из Стратфорда.
– Мастер Шекспир? – недоверчиво переспросил долговязый вельможа, удивленно подняв брови. – Никогда не слышал такой фамилии. А где он получил образование?
– Сомневаюсь, чтобы он вообще где-то учился. Я слышал, что он сын простого перчаточника.
– Трудно поверить, чтобы такой простолюдин так складно сочинил приличную пьесу!
– Мне тоже не верится. Он слишком хорошо описывает Афины для человека, не получившего приличного образования. И вот что я слышал… – Краснолицый господин сделал выразительную паузу.
– Что же, мой друг? – поторопил его собеседник.
– Я слышал, что истинный автор всех его пьес – наш дорогой друг Роджер.
– Роджер Меннерс? Граф Ратленд?
– Именно он, мой друг! Разве вы не узнаете его легкий слог, его природное остроумие? Да и его замечательные познания в истории, в том числе греческой.
– Да, теперь, пожалуй, я тоже замечаю… и, кстати, эти намеки во втором действии… после ваших слов я понял, что имеется в виду! Ведь герой явно намекает на нашу государыню!
– Тише, мой друг, тише! – Краснолицый господин опасливо оглянулся. – Вы ведь знаете, сколь опасны могут быть такие намеки!
– Но вы буквально открыли мне глаза! Сейчас я вспоминаю другую пьесу этого лицедея – ну, ту, где описываются страдания молодого датского принца, – и вижу, что вы совершенно правы. Если помните, там описаны студенческие друзья этого несчастного принца, которых зовут Розенкранц и Гильденстерн. Так вот, друг мой, я встречался с Роджером Меннерсом в Падуе, когда он учился в тамошнем университете. И там он познакомил меня со своими соучениками – господами Розенкранцем и Гильденстерном!
– О, какие еще доказательства нужны после этого!
– И это еще не все! Знаете ли вы, друг мой, какое прозвище было у Роджера среди падуанских студентов?
– Откуда же мне знать?
– Его прозывали «потрясающий копьем» – Шейкспир! Так же, как зовут этого лицедея!
– Ну, видите? Что я вам говорил!
– Да, вы совершенно правы! Как же я сразу не догадался? Начать с того, что у простолюдина вообще не может быть такого блестящего литературного таланта…
– И таких глубоких мыслей!
– Нужно рассказать об этом леди Оливии. Я слышал, она любит пьесы этого малого.
– Я советую, мой друг, быть как можно сдержаннее в разговорах на эту тему. После известных событий граф Ратленд не в чести у королевы и ее приближенных, так что, сами понимаете, эти разговоры могут бросить тень и на нас с вами. А леди Оливия – особа разговорчивая…
Уилл вскрикнул, словно от сильной боли, и откатился от своей возлюбленной.
Сьюзен, как обычно в такие минуты, приподнялась на локте и защебетала, как птичка:
– Ты слышал, что болтают в городе о тебе и этом аристократе?
– Каком аристократе, солнышко? – спросил Уилл, которому сейчас меньше всего хотелось обсуждать городские сплетни.
– Ну, об этом красавчике, который к тебе часто захаживает… графе, как его там…
– Ратленд, – недовольно проговорил Уилл.
Он понял, о чем сейчас пойдет разговор, и это его не радовало.
– Да, точно, Ратленд! Так вот, ты можешь себе представить, о чем говорят люди?
– Откуда же мне знать? Я не слушаю сплетен.
Уилл решил смягчить свою реплику и проговорил с легкой улыбкой:
– Для этого у меня есть ты, дорогая!
– Вот именно! – Сьюзен явно не поняла намека. – Если бы не я, ты бы вообще не знал, в каком мире и в каком столетии живешь!
А ведь она права, подумал Уилл. Иногда он и впрямь забывает, где и когда живет – в Англии, или в датском Эльсиноре, или в средневековой Вероне?
– Так хочешь ты наконец узнать, что говорят о вас люди?
– Хочу, хочу! Ведь ты не успокоишься, пока не расскажешь мне это.
– Люди говорят, – Сьюзен понизила голос, как будто собиралась поведать возлюбленному страшную тайну. – Люди говорят, будто это не ты, а этот граф сочиняет все те пьесы, которые вы представляете в своем театре.
Она бросила на Уилла быстрый взгляд, чтобы понять, какое впечатление произвели на него ее слова, и только после этого спросила:
– Ведь это неправда, дорогой?
– Разумеется, неправда! – проговорил Уилл.
Настроение у него окончательно испортилось. До него уже доходили подобные разговоры. Но если даже Сьюзен передает их, значит, об этом говорят в каждом лондонском доме, в каждой людской.
На следующий вечер снова давали «Отелло». А Лиза с утра сбегала в парикмахерскую и выкрасила волосы в рыжеватый цвет. Ленка Завирушкина оказалась права, волосы в свете софитов казались золотыми. Как раз такой оттенок, как на картинах Тициана, а он уж прекрасно умел передавать цвет волос венецианок.
И как же она играла! Гордая прекрасная венецианка полюбила дикаря, варвара. Полюбила искренне, от всей души. Но не смогла или не хотела смирить свой нрав. С мужчинами вела себя свободно, как с малых лет привыкла в доме своего отца. Красива, горда, непокорна. Но – любовь искупает все. Так она считала. До самой смерти.
А несчастный глупый мавр, опутанный сетями лжи, мигом потерял те крохи цивилизованности, которые успел приобрести на службе у венецианского дожа. Он-то ждал от любимой жены покорности, чтобы на люди не показывалась и ходила по дому на цыпочках, опустив глаза в пол, и сидела у его ног.
Сначала Кирилл Седов смотрел на Лизу в удивлении – мол, что ты творишь, Главный нам голову после спектакля оторвет, что все не по его трактовке делаем. Потом сам увлекся этой новой Дездемоной, и их последний диалог звучал так, что всем стало ясно: эти двое не понимают друг друга, несмотря на любовь. И никогда не поймут, дело кончится плохо.
