Я нахожу подплечники за рядами шкафчиков. К счастью, они легко надеваются. Спешно возвращаюсь на поле, где все забегали, как муравьи. Я мешкаю, прежде чем присоединиться к ним. Когда звучит свисток, кто-то пихает меня сзади.
— Иди! — раздраженно кричат мне.
Линии, числа, ворота. Они ничего для меня не значат. Один из тренеров выкрикивает приказ, и не успеваю я опомниться, как мяч кидают в мою сторону. Ловлю его.
И что теперь?
Бежать. Наверное, нужно бежать.
Я успеваю сделать три шага, прежде чем закапываюсь лицом в землю. Снова свисток. Какой-то мужчина кричит.
Я встаю, и один из тренеров спешит ко мне:
— Что это, черт возьми, было?! Сосредоточься на игре!
Я оглядываюсь, на моем лбу выступают капельки пота. За спиной раздается вопль Лэндона:
— Чувак, да что с тобой?!
Я поворачиваюсь и вижу, что все игроки собираются вокруг меня. Копирую их движения и кладу руки на спины соседних парней. Все молчат с пару секунд, и тут до меня доходит, что они смотрят на меня. И чего-то ждут. Может, я должен толкнуть речь? Что-то мне подсказывает, что это не молитвенный круг.
— Ты начнешь игру или как? — спрашивает парень слева.
— Э-э… — мямлю я. — Ты, — указываю на Лэндона, — сделай эту… штуку. — Прежде чем они успевают что-то спросить, я выбираюсь из круга.
— Тренер отправит его на скамейку запасных, — бормочет кто-то за мной. Звучит свисток, и мне в грудь врезается грузовой поезд.
По крайней мере, по ощущениям.
Небо над головой, в ушах звенит, я не могу вдохнуть.
Надо мной нависает брат. Он снимает с меня шлем.
— Да что с тобой?! — Он осматривается, прищуривая глаза. — Оставайся на земле. Сделай больной вид.
Я повинуюсь, а он встает.
— Я говорил ему не приходить, тренер. У него всю неделю был стрептококк. Думаю, он обезвожен.
Я закрываю глаза, мысленно благодаря Лэндона. Мне нравится этот паренек.
— Какого хрена ты здесь делаешь, Нэш? — тренер присаживается рядом. — Иди в раздевалку и гидратируйся. У нас завтра важная игра! — Он встает и подзывает помощника: — Принеси ему азитромицин и проследи, чтобы он был готов к завтрашней игре.
Лэндон поднимает меня на ноги. В ушах продолжает звенеть, но теперь я хоть могу дышать. Плетусь к раздевалке, радуясь уходу с поля. Не стоило вообще туда выходить. Очень глупо, Сайлас.
Затем переодеваюсь. Обувшись, слышу шаги, приближающиеся к раздевалке. Оглядываюсь и замечаю выход в дальней стене. К счастью, он ведет прямиком на парковку.
Я чувствую мгновенное облегчение, увидев свою машину. Чарли выходит из салона, и я бегу к ней. Так рад ее видеть — кого-то, кто меня понимает, — что не задумываюсь о своих следующих действиях.
Я тяну ее за запястья и прижимаю к себе, крепко обнимая. Лицом закапываюсь в ее волосы. Она кажется такой родной, что я забываю, что не могу вспомнить…
— Что ты делаешь?
Она цепенеет в моих руках. Ее напряженная реакция напоминает мне, что это не в нашем стиле. Такое могли себе позволить прошлые Сайлас и Чарли.
Черт.
Прочищаю горло и отпускаю ее, быстро отходя назад.
— Прости. Сила привычки.
— У нас нет привычек. — она обходит машину.
— Как думаешь, ты всегда была со мной такой неприветливой?
Чарли смотрит на меня поверх капота и кивает:
— Могу поспорить, что да. Ты, наверное, из тех, кто любит себя наказывать.
— Скорее, мазохист, — бормочу я.
Мы оба садимся в машину; сегодня я планирую посетить два места. Первое — мой дом, мне нужен душ. Уверен, спроси я Чарли, хочет ли она прокатиться со мной, она бы отказалась, просто чтобы позлить меня. Вместо этого я еду домой, не оставив ей выбора.
— Чего ты улыбаешься? — спрашивает она через три мили.
Я и не знал, что улыбаюсь. Пожимаю плечами:
— Просто задумался.
— О чем?
Девушка нетерпеливо хмурится в ожидании ответа.
— Я гадал, как бывшему Сайласу удавалось растопить твой лед.
Она смеется:
— С чего ты взял, что ему это удавалось?
Я бы снова улыбнулся, но улыбка по-прежнему расплывается на моем лице.
— Ты же смотрела видео, Чарли. Ты любила его. — Я замолкаю, затем перефразирую: — Меня. Ты любила меня.
— Она любила тебя, — отвечает Чарли, но потом улыбается: — Я пока даже не уверена, нравишься ли ты мне.
Качаю головой:
— Я плохо себя знаю, но что-то мне подсказывает, что я был очень азартен. И я принимаю твой вызов.
— Какой вызов? Думаешь, сможешь снова мне понравиться?
Поворачиваюсь к ней:
— Нет. Я смогу снова заставить тебя влюбиться.
Я замечаю плавное движение горла, когда она сглатывает, но Чарли не теряет бдительности.
— Удачи. Я практически не сомневаюсь, что ты будешь первым парнем, соревнующимся с самим собой за сердце девушки.
— Возможно. — мы заезжаем ко мне во двор. — Но я ставлю на себя.
Глушу двигатель и выхожу. Чарли не отстегивает ремень.
— Ты идешь? Мне нужно принять душ.
— Я подожду в машине, — говорит она, не глядя на меня.
Я не спорю. Закрываю дверь и захожу в дом, думая о скромной улыбке, которая, клянусь, играла в уголках ее губ.
И хоть ее сердце не стоит на первом месте в моих приоритетах, это определенно запасной план, если нам так и не удастся вернуться к себе позавчерашним.
Несмотря на все дерьмо — ее измену с Брайаном, мою с психологом, вражду семей, — мы определенно пытались держаться вместе. В наших отношениях должно быть нечто более глубокое, чем влечение или детская привязанность. Иначе я бы не продолжал за нее бороться.
Я хочу снова это ощутить. Вспомнить, каково любить человека. И не любого. Я хочу знать, каково любить Чарли.
11. Чарли
Я стою на краю газона и смотрю на улицу, когда он подходит ко мне сзади. Я не слышу его приближения, но могу учуять. Не знаю как, поскольку от него пахнет улицей.
— На что смотришь? — спрашивает Сайлас.
На дома — каждый из них безукоризнен и ухожен до безобразия. Мне хочется пальнуть из пистолета в небо, просто чтобы тихони, живущие в них, выбрались наружу. Этому кварталу не помешало бы вкусить немного жизни.
— Странно, до чего же деньги делают районы тихими, — говорю я. — На моей улице, где ни у кого денег нет, очень шумно. Сирены воют, люди кричат, хлопают дверями, включают музыку на всю катушку. Где-то кто-то всегда создает шум. — Я поворачиваюсь, не ожидая своей реакции на влажные волосы и бритую челюсть Сайласа. Сосредоточиваюсь на его глазах, но от этого не легче. Откашливаюсь. — Я предпочитаю шум.
