– Ну… Ведет себя как боевой офицер, и, насколько мне известно, он в самом деле хороший военный.
– Насколько известно мне, тоже. А Придд?
– Всегда таким был, но воюет…
– Как полковник, тьфу ты, уже бригадир Зараза воюет, не секрет, только хороших вояк у нас ложкой греби… Ты от вчерашнего праздничка отвертелся, но больше я тебе такого не позволю. Именно потому, что тебе во дворцах тошно. Алва с Савиньяком, старшим, нужны за Кольцом Эрнани, Ариго с Эмилем – на Хербсте, Придд – в Марагоне, Людвиг… маркиз Ноймар – на перевалах. Горники с эйнрехтцами, похоже, рассорились и повернули в Торку, но это теперь не моя забота. Моя забота не дать устроить сильвестрову Олларию здесь, и я не дам!
Ноймаринен субординации за столом не терпел. Если герцог начинал разговор, следовало отвечать, иначе можно было вылететь к кошачьей матери, но Чарльз спросил не поэтому.
– Монсеньор, – колючее слово так и норовило застрять в глотке, но Давенпорт его вытолкнул, – разве такое возможно? Ракан взял Олларию из-за предательства Рокслеев, а те предали, потому что решили перебежать, как им думалось, к победителю. Летний мятеж устроили бесноватые, гарнизон и герцог Эпинэ оказались к этому не готовы, но сейчас же все не так! Врагов, внешних врагов, которые кому-то покажутся сильней… герцога Алвы, у нас больше нет, а бесноватых передавили. Пусть не всех, но в Старой Придде чисто, иначе бы рэй Кальперадо их взбеленил.
– Кто бы спорил, – Ноймаринен отхлебнул глинтвейна. – Успей Алва вовремя, Рокслеи бы решились?
– Нет! – выпалил Чарльз, но собеседнику этого было явно мало, и капитан добавил: – Я видел, как Ворон в Октавианскую ночь явился в казармы… Потом мы проутюжили город.
– Давить мятежи он умеет, – герцог отодвинул кружку и, кряхтя, поднялся. – Ты прав, мерзавцы сейчас и пикнуть не смеют, но они отсидятся в тине и возьмутся за старое! Скверна таким без надобности, и на живца их не поймать, только на слабость. На войне человека понять просто, только воевать должны лучшие из тех, кто для этого годится. Такие у нас, хвала Создателю, есть, а наше дело им не только фураж и порох доставлять, но и спину прикрывать. От Рокслеев с Колиньярами, как бы они хвостами ни виляли.
– Монсеньор, – Большой Руди, спасибо ему, говорит с тобой, а не с ему одному видимыми кошками, – вы опасаетесь заговора? Но чьего?
– Тех, кто копошится вокруг Карла, но не сейчас. Талиг здорово тряхануло, гнилье осыпалось… Чтобы источить новый ствол, древоточцам нужно время и покой, так вот не дам я им этого! Ты видел, во что оно выливается, поэтому на войну я тебя не отпущу, как бы ты туда ни рвался. Понял?
А что тут не понять? Командиров рот у Ариго завались, а взгляд Фердинанда капитан Давенпорт умирать станет, не забудет. И поэтому выстрелит снова, без колебаний.
– Да, монсеньор, я понял.
2
При виде гостя герцогиня улыбнулась и протянула на этот раз обе руки.
– Ты точен, – одобрила она, – но почему опять в военном?
– Сударыня, – не стал темнить Эпинэ, – у меня ничего фамильного нет, мундир и тот мне Эмиль одолжил. Я же не знал…
– Что тебе предстоит сопровождать принцессу во время большого выхода? Это вытекает из твоего происхождения и положения. Октавия – милая девочка и обещает стать настоящей красавицей, но еще лет пять твое сердце будет в безопасности.
– Спасибо, сударыня.
– За что? – удивилась хозяйка. – Когда-нибудь ты поблагодаришь Карла. Надеюсь, хотя бы он исправит то, что моя мать не успела, а брат не мог, хотя что он, бедный, мог?
– Мне очень жаль…
– Мне тоже, но остальных все устраивало, а некоторых и сейчас устраивает. – Белая рука дернула шнур звонка. – То, что Алва и Ноймаринены на особом счету, понятно и разумно. Я готова согласиться и со статусом дома Салина, но Эпинэ для Талига всегда значили больше Савиньяков и Валмонов. Я бы не удивлялась, если бы Иноходцев оттеснили от трона за выказанную твоим дедом верность законному регенту, такое случается и будет случаться впредь, но олень после ворона и волка шел всегда. Почему? Я этого объяснить не могу.
– Я об этом не думал.
– Об этом не думал даже Анри-Гийом. Эпинэ не выискивают, на что бы обидеться, а встают на сторону справедливости и чести, не ожидая благодарности. Вот ее и получают… другие.
– Сударыня… – Почему вместо удовлетворения даже не обида – ощущение какой-то несправедливости, неуловимой и ядовитой? – Это не так! Нас чинами и наградами не обходили! Дед велел убрать портреты Первых маршалов, служивших Олларам, но это дед… В Старом Арсенале Шарль и Рене Эпинэ остались даже после восстания…
– В Старом Арсенале, не в эдикте о наследовании.
Если бы Робер не растерялся, его бы не осенило, вернее, он, опасаясь брякнуть чушь, не решился бы высказать нежданную мысль, а так она сама выскочила.
– Шарль умер холостым, – выпалил Иноходец, – а лишнего Франциск не делал. И потом, Олларов всегда было много… Зачем думать, кто может наследовать, когда есть столько наследников?
– Да, – Георгия неожиданно широко распахнула глаза. – Наша семья до недавнего времени казалась вечной… В любом случае я рада, что ты с признанием своих заслуг не разминулся. И кто бы мог подумать, что это сделают Катарина и Рокэ? Моя невестка, бедняжка, была не от мира сего, а Кэналлийский Ворон слишком занят армией, чтобы думать о людях. О себе он, впрочем, думает еще меньше… Мы живем в страшное время со странным регентом, но последнее хотя бы поправимо.
Закончить свою мысль герцогиня не успела – принесли вино, фрукты и неизменные в Старой Придде пирожки. Это было удачно, с набитым ртом не разговаривают, значит, будем жевать.
– Угощайся, – женщина небрежным жестом указала на поднос, и Робер торопливо схватил яблоко. – Наверное, я тебя удивляю. Военные ценят откровенность, но вряд ли думают о том, о чем не могу не думать я.
– Вы правы, – вспомнил один из советов мэтра Инголса Эпинэ. – Боюсь, я не понял вашу последнюю мысль.
– О странном регенте, – Георгия с улыбкой взяла пирожок, положила на расписную тарелочку и поставила перед гостем. – Моего брата искалечили те, кто захватил власть, искалечили как короля. Фердинанд вырос добрым, любящим Талиг и жалеющим своих подданных, но не способным – нет, не думать, это он умел – настоять на своем. Его и королевство могла бы спасти сильная, умная, любящая жена, только бедняжка Катарина так и не выбралась из девических грез. Брат любил жену, но не мог на нее опереться, мы с Рудольфом были на севере, а Рокэ, при всей своей преданности и отваге, такой же калека, как Фердинанд, только мало кто это понимает.
Женщина замолчала, она ждала вопроса, задавать его не хотелось, но важно было понять… Нет, не про Алву, о котором пыталась рассуждать герцогиня; Иноходец хотел знать, зачем нужен он, правда, сбежать хотелось много больше.
– Сударыня, вы преувеличиваете мою догадливость.
