– Это так! – оживился Клод, знавший множество душераздирающих историй о загубленных панталонах и камзолах, но поведать их мастеру не удалось: графиня дернула звонок.
– Я побеседую с равнодушием, – пообещала она. – Это должно быть любопытно.
Возможность под благовидным предлогом порыться в прорастающем цветничке всяко лучше не упускать, а гороскопы подождут. Все равно без Левия они только душу мотают.
Убрать расчерченные листки было проще всего, Арлетта с облегчением захлопнула крышку бюро и повернула ключ.
2
В варастийских степях Жакна выучился вполне сносно сидеть на лошади. Господин посол Великой Бакрии, оказавшийся сватом и при этом пятиюродным братом его величества Бакны Первого, обходился повозкой, в торжественных случаях влезая на растерявшего юную прыть козла, но Жакна не мог не познавать новое. Кроме того, он еще и размышлял, можно сказать – философствовал. Больше всего молодого бакрана волновало оставшееся неискорененным зло.
– Оно за Рцуком, – утверждал новоявленный рэй. – Зло не входит в наши дома, но оно есть, я думаю об этом и не могу радоваться дороге, как радовался бы, если б за спиной не оставалось плохого.
– Тут его тоже хватает, – утешил бакрана Марсель, – искореняй – не хочу. В Старой Придде, куда мы едем, зла вполне достаточно, и оно таится и ждет.
– Я понял, – нахмурился Жакна. Марсель тоже понял, что брякнул чушь, которая, судя по предыдущему опыту, обязательно сбудется. Исправлять было поздно, оставалось укрепляться духом самому и укреплять союзника.
– Регент верит в Бакрию и в тебя, – провозгласил Валме столь любимым горцами торжественным тоном, – но не все так однозначно. Здешнее зло молчит и украшает себя поддельными цветами.
– Его можно по ним узнать?
– Поддельные цветы носят многие. В длинные зимы хочется красоты, но не у всех есть вкус.
– Что должен делать я? – в голосе бакрана решимость боролась с растерянностью. Он рвался искоренять, но кого?
– Ты должен… скрывать свой ум. – Утверждение требовало доказательств, Валме напрягся и почти сразу отыскал нужный образ. – Зло, сочтя тебя глупым, выпрыгнет из норы в надежде на поживу и влипнет!
– Я видел, как охотилась большая мясная птица, у которой под клювом висело. Она трясла этим у норы, и оттуда выскочил серый прыгучий паук.
– Это киркорелла, – несколько удивился Марсель. – Где ты ее видел?
– Ее нашла птица, которая убежала из загона в нижнем замке. Таких птиц в Кагете едят, они очень некрасивые и плохо летают, а нора была на склоне. Ты говорил о Придде, в которую мы едем, почему регент оставил за своей спиной зло?
Если б только Марсель знал! Конечно, всех сыров не съесть и всех зол не искоренить, но Рокэ мог хотя бы зубы показать. Не показал. Заявился на ночь глядя, устроил на приеме пляски, разрешил дуэли, рванул к Савиньяку, узнал по дороге про Бонифация, сделал петлю, проболтал два часа с кардиналом и умчался уже окончательно, напрочь испортив виконту настроение.
Прежде Марселю смотреть Алве в спину не доводилось. Из Урготеллы Ворон удрал ночью, заморочив всех своей гитарой, прыжка в Дыру виконт тоже не видел, а недавняя скачка к Хербстхен была безобидной – от войны Валме пакостей не ждал, по крайней мере для Рокэ, вот разгуливавший по Лаик в призрачном виде Савиньяк опасения вызывал.
– Ты не хочешь говорить или ты не знаешь? – глазастик Жакна смотрел в корень и ждал ответа, а его не было. Спасибо, справа как раз показалась путевая церковь, считай, приехали.
– О зле следует говорить обстоятельно, – совершенно честно объяснил Валме, – и мы обязательно поговорим, но не сейчас. Видишь этот храм? Он поставлен для тех, кто уезжает из города, в который стремимся мы.
– У нас для тех, кто не успел спросить Бакру о важном, ставят рога над источником.
– А у нас ставят путевые церкви. Тебе пора сажать посла на козла и пересаживаться самому. Когда мы приедем, постарайся не подавать виду, что хорошо понимаешь талиг.
– Но я понимаю.
– Пусть это останется между тобой и друзьями. Послы не открывают всего, что знают, зато часто врут, но этому надо учиться. Смотри на Бурраза, он – великий посол.
– Я буду смотреть, но как быть, если нужно узнать дорогу и найти еду и воду?
– Адуаны и кагеты вас на произвол судьбы не бросят, но ты можешь задавать простые вопросы, только старайся при этом ошибаться. Главное, смотри по сторонам и запоминай, потом я объясню непонятное. И еще одно: не ходи никуда с дамами… с женщинами, особенно если они тебя будут звать.
– Я не пойду. К женщине нельзя входить, если она не родная кровь и не Премудрая.
– В Старой Придде только одна премудрая – графиня Савиньяк, ей ты можешь даже петь. Есть еще герцогиня Ноймаринен, она считает себя премудрой, но это не так. С ней тебе лучше вообще не говорить.
3
Что за зрелище ее ждет, Арлетта представляла в полной мере. Георгия повторяла мать, а по мнению Алисы фрейлинам надлежало есть сласти, мечтать под чувствительные баллады о великой любви и резвиться под присмотром нескольких дуэний или же одной королевы. В Олларии летом резвились в парках, а зимой – в большой оранжерее, однако в Старой Придде ничего подобного устроить не успели, и девы чинно слушали музыку в той самой гостиной, где старуха Фукиано дала бой Аглае Кредон.
– Какой сюрприз! – ахнула занимавшая то же место, что и в день празднеств, Анна Рафиано и кивком указала на кокетливое креслице. – Музыканты, продолжайте, мы слушаем.
Тенькнуло, пискнуло, и прерванная было мелодия вновь запорхала меж еще не свыкшихся друг с другом разноцветных – Георгия по здравом рассуждении отказалась от одинаковых платьев – девиц. Арлетта, на сей раз сощурившись без всякого намека, оглядела нарождающуюся клумбу. Девица Манрик, столь успешно подбросившая повод для визита, забилась в дальний угол рядом с водруженным на обрубок колонны изваянием – аллегорией то ли юности, то ли радости, но ни в коем случае не любви. Любовь в понимании дриксенских принцесс не прыгает и не исходит счастьем.
– Вот уж не ждала, – шепнула невестка. – Ты, как я понимаю, по делу?
– Скорей, по безделице, – графиня неторопливо разглядывала глуповато-розовую фигурку, позволяя проследить за своим взглядом. – Портные и куаферы чем божественней, тем ранимей… Валме заключил не лучшее в своей жизни пари, и вот я втянута в нечто утомительное и малоприятное.
– Мне бы твою заботу, – супруга экстерриора запустила пухлую ручку в вазочку с орешками. – Георгия второй день просит приглядеть за этими несчастными. Ты не представляешь, как я зла на Алву!
– В самом деле не представляю, я на него злиться не умею. А что он натворил?
– Отвратил от Гогенлоэ Рудольфа – оцени, кстати, изящество выражения твоего братца. Разумеется, Георгии пришлось отказаться от помощи Одилы и Терезии, которые рвались пасти этих уточек.
