2
Вюнше выглядел смущенным; после вирстеновских пирогов такое с ним случалось частенько.
– Ну? – фыркнул еще не до конца отошедший от посиделок с нечистью Фельсенбург. – Как там с пособниками?
– Двое их, – объяснил сержант, давно уразумевший, что господин полковник от уставного боданья только сильней злится. – Дед с внуком. Можно смотреть, только, сударь, там, как бы это…
– Папаша Симон перестарался? – в лоб спросил Руппи. – Ну так поделом!
– Не, не перестарался, они и не отпирались вовсе. Чего отпираться, на горячем же прихватили! Как поняли, что конец, так и развоевались.
– А то я бесноватых не видал.
– Если б бесноватые! Фрошеры это, да какие злющие!
– Фрошеры? Ну так они вон как в ратуше выступали…
– У этих зенки не белеют, они на нас взъелись, с того и с горниками спутались. Ну, чтоб мы друг дружку грызли.
– Тьфу ты! – Фельсенбург поискал глазами куртку, и, разумеется, нашел. Под кошкой. – Пошли.
Фрошеров в самом деле было двое. Сухонький старикашка с белопенной шевелюрой и невысокий, но крепкий парень, малость перекошенный от боли в боку – надо думать, по ребрам прилетело, а связанные за спиной руки еще добавили. На скуле старшего сиял свежий кровоподтек, а левый глаз младшего почти заплыл, «забияки» не церемонились.
– Вот они, господин полковник! – Каданец нашел-таки повод приподнять свою шляпу. – Получите красавчиков!
– Выйдите все. – Руперт поймал ненавидящий взгляд старика, но эта ненависть не была белоглазой. – Надо будет, позову.
– Уж вы пожалуйста, – опять приподнял шляпу Штурриш и убрался. Пособники Бессера злобно глядели на господина полковника и молчали.
– Зачем вам горная сволочь понадобилась? – поинтересовался на талиг Руперт, оглядывая облюбованный «забияками» погреб. – Своей мало?
Дед поморщился, внук еще и моргнул. Одним глазом.
– Как зовут?
Молчание.
– Я – полковник Фельсенбург.
– А то кто-то не знает! – таки не выдержал старик и вытер целую щеку о плечо.
– Уже легче. Так зачем тебе эта погань?
Молчание, ну-ну…
Руперт неторопливо прошелся по не слишком большому подвалу, в котором только и было, что дощатая скамейка, стол с какими-то штуками, надо думать – по части папаши Симона, и пара связанных болванов у дальней стены.
«Забияки», само собой не те, которых заметил Бессер, проводили ретивого капитана до ворот ничем не примечательного дома. Через полчаса из садовой калитки вышли двое мастеровых с тачкой и, не скрываясь, направились к ближайшей заставе. Старший махнул рукой явно знакомым караульным и пообещал завтра подновить какие-то петли. Само собой, мастеров преспокойно выпустили за рогатки – чай, не осада, а в предместьях работают многие. Каданцы вернулись назад, поднесли корзину какой-то красотке, и та выболтала, что дом в начале теперь уже позапрошлой осени купил удалившийся на покой часовщик. Сам старик уже не мастер – глаза, а вот внуки – молодцы. Да, как о войне слухи пошли, съезжать собрались, но не успели, уж больно быстро все вышло…
Быстро, спасибо Излому, вышло что у дриксов, что у фрошеров. Жизнь стала дыбом, а смерть жирует, как кабан в овсах.
Парень странно вздохнул, почти мурлыкнул, еще больше скособочившись, тихонько сполз по стене, да так на корточках и замер, разве что не скуля. И это только начало, вечером станет вовсе весело.
– Говорите, с чего мы в это ввязались? – внезапно проскрипел дед. – Так жизнь тяжелая… Сами видите…
Руппи шагнул в сторону прежде, чем сообразил, что делает. Привычное к подвохам тело само развернулось, пропуская прыгнувшего с места внука мимо себя. Нога тоже не подвела, отнюдь не благородный пинок добавил ретивому фрошеру скорости, а дверь-то – вот она! Тем, как парень сумел извернуться и врезаться в неё плечом вместо головы, Руппи даже восхитился.
Грохнуло здорово. Толстые доски загудели, а незадачливый прыгун попятился, но недалеко: распахнувшаяся дверь возможности подраться не упустила. Раздался глухой – будто деревяшка на деревяшку налетела – стук, на сей раз башку парню уберечь не получилось. Оглушенный герой рухнул на пол, а в подвал вслед за боевой дверью ввалился Вюнше с палашом наготове.
– Когда надо, – рявкнул Руперт, – я зову!
Капрал хмуро глянул на упавшего, потом – на вытянувшегося и смирно стоящего деда, после чего послушно исчез. Фельсенбург пожал плечами и обернулся к внуку, тот ворочался и хрипел, приходя в себя после ударов. Вязали заразу на совесть, но иногда прыгают и со связанными руками. Такие крепыши в драках часто пускают в ход голову: врезал с разбегу в живот, и противник даже крикнуть не сможет, только хрипеть…
– Жизнь, несомненно, тяжелая, – на всякий случай Руперт прислонился к стене, – но она всяко лучше смерти. Вы здесь недавно, где жили прежде? В Олларии?
– А вам-то что? – буркнул часовщик, не отводя взгляда от внучка, чью физиономию украсила пара дополнительных ссадин. Весьма внушительных.
– Любопытно.
– Ну из Олларии.
– Мастер Бернис, – бросил Руппи, невольно дивясь сходству фамилий ювелира и горника, – тоже был из Олларии. Его убили в собственном доме бесноватые. Мерзавец, с которым вы спутались, – бесноватый. Вы пускаете эту тварь в город, а потом здесь принимаются убивать!
– Не ваше дело! – прошипел дед, напомнив схваченного за шиворот хорька. – Вас сюда никто не звал, влезли – жрите!
– Ублюдки гусиные, – подхватил слегка оживший внучек, и тут Руппи осенило. Перед ним сыпал проклятьями повод для письма в Акону. Просто замечательный повод, и пусть Селина попробует не ответить!
– Заткнись! – весело прикрикнул Фельсенбург. – Мы с вашим Вороном не воюем с осени, у нас дела поважней! Вы со мной говорить не желаете, и не надо, вас отправят в Акону, будете там объясняться.
Юхан хоть сейчас в седло, но красавцев лучше вывозить ночью и поймав третьего, который наверняка скоро вернется. Времени хватит и на письмо, и на то, чтоб подобрать подарок, так что господину Клюгкатеру на дорожку придется еще и побегать. Седоземельские меха не тот товар, который в дурные времена вываливают на прилавки, их еще нужно отыскать.
3
Сэль убрала в сундуки привезенное и теперь перебирала зимние букеты, она была спокойна и собиралась уехать в страну, про которую достославный и отец отца говорили без уважения. Гоганни это не нравилось, но как остановить решившуюся? Сэль поклялась кровью, и ее услышали, теперь нужно или исполнить, или принять выбор мертвого папеньки, а тот желает отдать дочь за первородного Лионеля. Мэллит смирилась бы с потерей, видя счастье двоих бесценных, но подруга платит собой за помощь, а первородный, если узнает правду, может принять долг на себя.
