И как я тут хоть кому-нибудь помогу? Если раньше я ещё не особо волновалась, то теперь уж точно.
– Не знаете тут поблизости никаких детей, которым нужна помощь?
Он указал на извилистую улицу.
– Там дальше будет церковь, где живут сироты. Но на вашем месте я бы туда не ходил. Все дети больны.
– Поверьте, одной чумы мало, чтобы меня уложить, – заявила я. – Спасибо.
Я дошла по дорожке до здания, возле которого было сложено несколько крошечных гробов. Зрелище было жуткое, и у меня заколотилось сердце. Я предположила, что это и есть нужное мне место.
Дверь мне открыла монашка в маске. Я видела только её глаза – круги под ними были так же темны, как и у больных на улице. Вот только у монашки они были не от болезни, а от усталости.
– Чем я могу вам помочь? – спросила она.
– На самом деле это я хотела помочь вам, – сказала я. – Я была неподалёку и решила предложить помощь с детьми.
– Благослови вас Господь, – выдохнула монашка. Казалось, она так обрадовалась, что готова была меня расцеловать. – Я уже два дня не сплю – нужно заботиться о сиротах. Прошу, входите.
Она провела меня в дальнюю комнату церкви. Там была дюжина кроватей, но дети лежали только на трёх. Двое мальчиков и девочка. Они сильно кашляли и были такими же бледными и отёкшими, как люди на улице. Один из мальчиков едва-едва мог держать глаза открытыми.
– Их родители умерли от чумы, – объяснила монашка. – Ещё неделю назад у нас не хватало места для детей, и вот теперь остались только они…
– Отдохните-ка немного, – предложила я. – Я пригляжу за ними.
– Спасибо, – поблагодарила монашка и ушла в соседнюю комнату. Она так устала, что даже не стала спрашивать, кто я вообще такая и умею ли обращаться с детьми. А вот сироты не постеснялись поинтересоваться об этом.
– Вы кто? – прохрипел мальчик.
– Там, откуда я родом, меня зовут Матушкой Гусыней, – сказала я.
– А дети у вас есть? – спросил он.
– Нет, – ответила я. – Но зато у меня есть гусь, который себя ведёт совсем как ребёнок. Только ему не говори, что я так сказала, он очень обидится.
– Гуси не обижаются, – возразила девочка.
– Это ты просто с Лестером не знакома, – не согласилась я.
– У него есть имя? – удивился мальчик.
– Конечно, хотя он каждый день твердит, что хочет его сменить на какое-нибудь получше.
– Он умеет разговаривать? – изумилась девочка.
– Ещё бы, а вот заставить его умолкнуть – это сложно, да, – сказала я.
– Но животные не разговаривают, – возразил мальчик.
– Там, откуда я, – разговаривают, – ответила я. – А ещё носят одежду, работают, и вообще животные у нас уважаемые члены общества. У нас есть много всякого, чего нет у вас, потому что в моём мире очень много магии.
– Магии? – Девочка как будто бы испугалась. – Так вы служите дьяволу?
– Это смотря кого спросить, – ответила я. – Но вы не волнуйтесь. Я служу самой Фее-крёстной, и она чудесная женщина, которая отправила меня к вам на помощь.
Сироты закашлялись и грустно переглянулись.
– Вы нам ничем не поможете, – вздохнул мальчик. – Никто не сможет. Вскоре Господь возьмёт нас к себе, и наши родители снова будут с нами.
Я не знала, что ему ответить. Да и кто бы знал?
– Может, излечить ваши тела я и не смогу, но, возможно, мне удастся помочь вам иначе, – сказала я. – Хотите послушать историю?
Сироты посмотрели на меня. Они не отказались, и я решила, что они не против. Но понятия не имела, что им рассказать. Что может их утешить? Волнуясь, я отхлебнула из фляжки и завела речь о первом, что пришло в голову.
– Шалтай-Болтай на стену как-то раз залез, да соскользнул в недобрый час, и не смогла вся конница и рать беднягу неуклюжего собрать, – сказала я и икнула.
– Почему вы говорите в рифму? – спросила девочка.
– Ой, в рифму, да? – Я даже не заметила. – Извините. Я навеселе всегда начинаю стихами говорить. Дурная привычка, от отца досталась, это у нас семейное.
– А мне нравится, – сказал мальчик и улыбнулся – может быть, впервые за долгое время. – Мне родители рассказывали стихи и пели песенки, когда были живы.
Дети были такие милые, но я совсем не знала, как их утешить.
– А я когда-то тоже была сиротой, – призналась им я. – Мой папа был колдуном, а мама феей. Я родилась очень рано – вероятно, раньше, чем они были готовы к этому. Они оставили меня на пороге Дворца фей и убежали – хотели стать музыкантами. Но не смогли, потому что на них наступил великан.
– Страх какой, – испугалась девочка.
– Могло быть и хуже, – ответила я. – Меня вырастили феи, но я всегда была бунтаркой. Меня отдавали из дома в дом, пока я не выросла. А магию я всегда использовала, только чтобы разыграть кого-нибудь или сжульничать на скачках.
Я впервые рассказала кому-то эту историю, и слушатели попались что надо. И мальчик, и девочка улыбнулись мне.
– Очень жаль, что вы остались сиротой, – сказал мальчик.
– Да, мне тоже, – добавила я. – И ведь можно было бы подумать, что люди, которые вечно витают в облаках, наверняка заметят огромную великанскую ногу, которая вот-вот на них наступит.
Не поверите, но дети рассмеялись!
Ничего теплее и приятнее их смеха я в жизни не слышала. И даже вспомнила, что и у меня самой есть сердце – причём, судя по теплу в моей груди, сердце немаленькое.
– Матушка Гусыня?
Я обернулась и увидела, что и другой мальчик тоже проснулся и сел в кровати, будто детский смех вернул его к жизни.
– Вы нам расскажете ещё что-нибудь? – попросил он. – У вас такие хорошие стихи.
Услышав это, я поняла, что слёзные протоки у меня всё-таки работают. Я отхлебнула из фляжки ещё и рассказала другую историю:
– Бо Пип пасла овечек на поляне, но всех порастеряла до одной. Ты подожди – увидишь, они сами, хвосты поджавши, прибегут домой.
– А у нас раньше, до чумы, была ферма, и там жили овечки, – сказала девочка. – Ещё, ещё, пожалуйста!
– Присела крошка Маффет на пенёк, отведать творожку хотелось ей, да только вдруг приполз к ней паучок, и крошка убежала поскорей.
– Паучок? – рассмеялись мальчики. – Ещё, ещё!
– Пошли на горку вместе Джек и Джилл воды в колодце начерпать ведром. Свалился с горки Джек и лоб разбил, и Джилл за ним скатилась кувырком.
Весь вечер я рассказывала детям стишки о странном и нелепом народце моего мира. Я совсем протрезвела, но притворялась, что нет, чтобы их повеселить. Самые любимые стихи они просили меня повторять, и потом мы читали их вместе. Сироты придумали напев для стихов, и мы пели их, пока дети не стали засыпать.
