Машина уехала, на асфальте осталась непросохшая лужа, к которой немедленно устремились голуби. Ничуть не заботясь о гигиене, они принялись пить грязную воду, полоскать в ней крылья. Выгнанный из-под машины котяра недовольно смотрел на них из травяных зарослей. Тоже, наверное, мечтал по-тигриному выскочить, раскрыть пасть пошире и слопать разом всю стайку. Я мечтала о черешне, он – о голубях. Но черешню уже не продавали, а голуби, конечно, успели бы разлететься, и, решив больше не мучить себя бесплодными думами, я зашагала в гости к Фархаду.
Фархад торговал на «Белке» – уличном рынке, что едва не поглотили хищные новостройки. Если шагать на север от моей родной пятиэтажки (пеленг по навигатору не помню, а азимут – градусов шесть-семь), то примерно шагов через триста этот рынок и располагался. Слева его поджали с недавних пор торговым, смахивающим на огромный аквариум центром, справа притиснули похожим на сундук магазином обуви. Мало того, еще и от дороги оттерли двумя журнальными киосками и павильоном сотовых телефонов. Однако рыночек уцелел. Как я и подозревала, уцелел благодаря хитрецам вроде моего знакомца Фархада.
«Подходи, молодой, висьо-олый, черешни покю-юшай!» – зычно заманивал Фархад вислоухих прохожих.
Лет шесть назад именно такой вислоухой прохожей оказалась и я. И конечно, повелась на «молодую да висьо-олую», и черешню, наспех обтертую его темными пальцами, тоже доверчиво сжевала. А потом… Потом подоспела маменька и, конечно, пришла в ужас. Во-первых, от вида немытой черешни, размазанной на моих губах, во-вторых, от нахрапистости Фархада, уверенно пихающего ей в руки пакет с темно-лаковыми ягодами.
«Сматри, какой дочка висьолый! Губки, зубки – прямо золото! И ты черешни покю-юшай – станешь веселый-веселый».
«При чем тут веселье? Мы, собственно…»
«Ай какой хороший дочка у красивой мамы! – не слушал возражений Фархад. – Чем такую кормить? Лапшой с макаронами? Никогда! Только черешней! Это же ягода вечной молодости! А еще персиками, вишней, изюмом! Сама выбирай – зелень, перец, киви свежий».
Словесный поток Фархад без устали подмасливал и подслащивал, точно зная, что в каждом втором случае это срабатывает. Вот и мы оказались этим вторым случаем. Когда мама, чуть опомнившись, начала лепетать что-то про цену, про то, что мы просто шли мимо, Фархад тут же великодушно отмахнулся:
«Какие цены! Тебе, красавица, даром отдам! Да-аром! Не веришь? У меня стопроцентная скидка. Сто процентов, понимаешь? Вон смотри: у других на лотках совсем другие цены. Атомные! А у меня все вкусное, дешевое. Только для таких, как ты.
Я на людей смотрю – если нравятся, отдаю просто так. И даже на десять рублей дешевле. Еще и выберу самый мед! У дочки своей спроси – понравилось или нет…»
Само собой, я простодушно кивала, подтверждая, что «вкусно».
«Ай какой хороший дочка! – удваивал восторги Фархад. – Такой молодой и уже умный!»
Короче, маме пришлось взять и черешни, и кинзы, и еще каких-то фруктов. Отвязаться от языкастого торговца было невозможно…
А еще через пару лет Фархад уже знал обо мне практически всё. Кроме того, выучился отличать женский род от мужского и почти не путал падежей в разговоре. Правда, ценники у него были всё такие же потешные: «Чиснок свещий», «Аблаки свещий», «Марковь сахарный», «Памидор слаткий», «Тиква» и так далее. Кажется, без ошибки писалось одно-единственное слово – «свекла». Зато и меня Фархад звал уже не молодой-веселой, а исключительно умной-красивой. Наживкой это было еще более завлекательной, и «умная-красивая» дылда, минуя прочие лотки, подплывала только к нему, покупая очередное «задаром». Самое смешное, что все эти годы Фархад надувал меня, как и всех вокруг. Это было маленькое экономическое чудо опытного торговца.
Седой и кряжистый, как старая лиственница, Фархад честно смотрел в глаза, говорил уверенно и всегда доброжелательно. Если кто торговался, тут же уступал – порой уступал фантастически, и лишь с запозданием до меня доходило, что все его уступки и скидки – чистой воды липа. И не липа даже, а сказка. Вместо цены в сто рублей он легко мог назвать и семьдесят, и даже пятьдесят. Понятно, покупатель офигевал от такой щедрости и неоправданно расслаблялся. Фархад же, не теряя времени, умело мудрил с весами и неизменно навешивал все по старой цене в сто рублей. Да еще уговаривал взять «ай какого злёго-презлёго» чеснока, «жутко полезных для сердца фиников», помидоров «для румянца» и яблок «для живой крови». В итоге обескураженный покупатель уходил, обвешанный пакетами, довольный и сияющий, не понимая, как ловко его развели на покупки. Разумеется, и Фархад был доволен: в накладе он никогда не оставался.
Сегодня настроение к сказочным диалогам не располагало. Завидев меня, Фархад воссиял улыбкой, даже руки чуть распахнул, словно собираясь обнять, но, поздоровавшись, я без обиняков заявила, что очень-преочень хочу чего-нибудь послаще, но денег нет – ни единой копеечки. Такой вот выдала ему афронт. И даже прищурилась: интересно стало, как поведет себя Фархад, как, стерев с лица радушную улыбку, скучно посочувствует и профессионально отфутболит. Было во мне такое недоброе качество – ломать да рубить сплеча. Знаешь, что не стоит, а все равно рвешь и крушишь, испытывая на прочность себя и других. Все равно как Лиза, пытавшаяся спуститься на опасный карниз. Я ведь тоже так иногда поступала – вот и теперь чёрт дернул. Но Фархад-то ни в чем виноват не был, зачем его было испытывать?
Однако вся моя мизантропия лопнула мыльным пузыриком – Фархад не стал хмуриться. Только бровями пошевелил энергичнее прежнего, осторожно погладил меня по плечу.
– Что-то случилось, Лера?
– Еще нет, но… – я неопределенно покрутила рукой.
– Все пройдет, девочка, не переживай. Ничего плохого с тобой не будет.
– Ты уверен? – вырвалось у меня.
Фархад умудренно кивнул:
– Конечно! Еще сто лет будешь ко мне приходить, сто дынь скушаешь, двести арбузов. Я всегда знаю, что говорю. Даже когда немножко – трали-вали – говорю неправду.
– А сейчас? Сейчас тоже «трали-вали»?
– Совсем-совсем немножко. – Фархад усмешливо показал пальцами, будто сжимал рисовое зернышко. – Не вижу у тебя плохого, Лер, совсем не вижу. А сейчас бананами могу угостить, дыньки нарезать – что хочешь?
– У меня денег нет.
– Слышал, не глухой. Иди-ка сюда. – он указал на ширму за лотком. Там я разглядела накрытый ковриком табурет. – Садись, я тебе дыньки нарежу. Или лучше арбуз?
Мне было все равно. Я зашла за лоток и опустилась на табурет. Тут же припомнила плакательный уголок в библиотеке Ии Львовны. Вот и Фархад таким уголком, похоже, обзавелся – прямо обхохочешься! А через минуту на коленях моих оказался поднос с грубо нарезанной дыней.
– Я твой постоянный клиент, правда? – я все еще искала объяснений.
– Какой клиент? Кушай, родная! – Фархад трескуче рассмеялся. – Лет через десять, может, я к тебе приду – хлебушка попрошу. Неужели откажешь?
