— Я термометром измерю. А то ваша народная медицина так себе медицина.
И просто ушел, оставив ее в полном непонимании. Она и через полчаса, проведенных за готовкой, не могла точно сформулировать, что произошло. Артём посчитал этот жест слишком интимным? Неуместным? Возможно. Скорее всего. Тогда почему же утром, когда они ездили в аптеку с Юрием Владимировичем, тот пожаловался ей на кашель и попросил проверить, не горячий ли лоб? Что Настя без задней мысли и сделала. Не на интим же рассчитывал дедушка трех внуков, обращаясь к ней с такой похабщиной? Почему прикоснуться пальцами ко лбу Юрия Владимировича уместно; Наташки, Ивана Ивановича, Тамарочки в таком же случае можно — никто и не подумает ничего плохого — но к Артёму ни-ни? И не стал ли он раздраженным как раз после того, как был вынужден взять за руку ее, чтобы пластырь присобачить? Тоже интимный жест, на который она его вынудила?
Какая чушь! Он перегибает с установкой границ. Или это она перешла границу? Может, мама права — то, что нормально с одними, с Артёмом обязательно несет подтекст? Только потому что они ровесники и друзья? Нет, все-таки чушь. Но на душе опять заскребло. Стоит пойти к нему и поговорить. Ведь в прошлый раз это сразу помогло! Но что Настя скажет? «Извини, что я тебя грязно домогалась?» Или лучше так: «Прости, что такой невинный жест выглядит неуместным только потому, что ты раньше сам пьяным лез ко мне целоваться! Вот Юрий Владимирович не лез, и ему нормально». И так и эдак звучало не очень, поэтому Настя и не решилась на разговор.
Как выяснилось позже, зря. Провисшие вопросы костенеют в этом состоянии. Потом такие темы открывать уже глупо, поэтому они и замирают в тех точках, на которых остановились. И теперь Насте пришлось признать одно последствие — они не имеют права друг к другу прикасаться, если речь не идет об угрозе жизни или чем-то подобном. Не то чтобы она мечтала его беспрерывно жамкать, но сам факт, что это запрещено, странным образом угнетал. А как же новогодний хоровод, в конце-то концов?
Настя слегла с гриппом в конце недели, но поскольку первопроходцы уже возвращались в мир живых, она позволила себе выходные — чтобы получать удовольствие от заботы мужа.
Конечно, Вероника ей позвонила:
— Настя, выздоравливай! Артём, которого тут нет, тоже просит передать, чтобы ты выздоравливала!
— Спасибо, хорошая моя. Передай и Артёму, которого там нет, тоже спасибо.
Вероника громким шепотом передала, хотя ему, наверное, и так было слышно. А потом рассказывала Насте о своих соплях и жутком кашле, но позже вспомнила, что позвонила, чтобы Настиным самочувствием поинтересоваться, а не о своем рассказывать:
— Это я тебя заразила, да?
— Нет, меня Артём заразил! — уверенно заявила Настя. — Так ему и скажи, хотя его там нет!
— Да знаю, что я, — услышала она его голос. — Маску надо носить, чтобы не заразиться.
— Тебя бы устроило, только если бы я в противогазе ходила! — Настя переключилась на него.
Вероника зашептала:
— Настя, вообще-то он тут рядом лежит! Я не стала тебе говорить, потому что он так попросил!
Настя рассмеялась, а после закашлялась.
— Я догадалась, Вероника.
— Ой, а давай мы с Артёмом тебя навестить приедем? Ведь у меня уже нет температуры! — оживилась девочка. — Нас Юрий Владимирович на пять минуточек привезет, ведь так можно, да?
Но Настю опередил Артём:
— Я к Насте не поеду. В смысле, мы с тобой еще сами не окончательно выздоровели, чтобы куда-то ехать.
Настя тут промолчать не могла:
— Я тоже Артёма видеть не хочу! Он так боится от меня заразиться, что по рукам бить готов!
Вероника недоумевала:
— А разве можно заразиться тем же штаммом гриппа, которым только что поболел?
Сил нет, до чего дети умные пошли.
— Все, Ник, прощайся, — снова подал голос Артём. — Настя там не так уж и сильно болеет, раз такая злопамятная.
* * *
Вопрос о неуместности новогодних хороводов сам собой отпал, потому что Артём на праздники укатил в загородный дом друзей. Александр Алексеевич так в последнее время был им доволен, что разрешил сыну эту вольность. Он не опасался, что этим открывается новая серия побегов из дома. Видимо, они пришли к таким взаимоотношениям, которые позволяли отцу пребывать в уверенности, что Артём не придумает причины, чтобы опять надолго покинуть родину. К сожалению, Настя той же уверенности не испытывала — их-то отношения с Артёмом как раз и не подразумевали стабильности. Только напряженные неловкости, за которыми сразу и последовал отъезд без предупреждения. Ну конечно, разве они должны друг перед другом отчитываться?
И все же это похолодание угнетало. Настя не собиралась навязывать Артёму свое незаменимое общество, но посчитала себя вправе позвонить первого января и поздравить. Потому что если между друзьями возникла стена, то кто-то должен начать ее долбить со своей стороны, чтобы второй присоединился. Или же развернуться и уйти, не оглядываясь. Но Настя в последние дни продолжала смотреть в эту стену и ни разу не задумалась о другом варианте.
— Насть? Мне некогда… ладно… подожди минутку.
Как всегда, на заднем фоне музыка. Дежавю. Хотя первого уж января большинство телефонных разговоров проходят под таким антуражем. В этот раз еще и не такая громкая. Неужели там кто-то мог устать от шума?
— Подожди, Лизунь, — Настя надеялась, что это имя девушки, а не кличка какая или… глагол. — Я скоро, без меня не начинай.
Звонкий смех и что-то шутливое про штаны. Понятно, значит, Артём «развязался». Тут ничего странного не было — парень молодой, видный, девочки вокруг него так и кружились в ожидании, когда он выйдет из своей «завязки» в виде Эльзы. Не повезло только этой Лизунье — Настя была уверена, что Артём теперь нескоро рискнет с серьезными отношениями. Он и до Эльзы вряд ли с кем-то зависал надолго, а уж теперь подавно не станет.
— Насть, ты тут еще?
— Тут, тут. Поздравляю с наступившим!
— Ага. Я вроде бы вчера звонил — всех поздравлял. Или я не звонил?
Насте не звонил. Возможно, домой, но она встречала Новый год вместе с Сеней у его родителей. Она не ответила — зачем, если он и сам не помнит? Тем более — если помнит, но специально так говорит.
— Когда возвращаешься?
— Когда запасы бухла иссякнут. А это примерно никогда. У Ромки же отец ликеро-водочным заводом управляет.
— Понятно, — пауза затянулась. — Как дела?
— Отлично. У тебя как?
— Отлично. Ну… пока.
— Пока. Подожди, Насть! — она дернулась вместе с его голосом. — Скоро.
— Что скоро?
— Вернусь.
Настя запахнула пуховик и отошла подальше от дома. Родители Сени жили в поселке. Летом тут, наверное, красиво. А сейчас… небо к вечеру затянулось, стало серым-серым, а за оградой сосна — одинокая и почти голая, но зато на нижних ветках украшенная мишурой. Настя уставилась на макушку и замерла. Торчавшая в безнадежное зимнее небо, она была именно такой, как описывал Артём. Но даже после длительного наблюдения Настя не почувствовала очищающей пустоты одиночества, которая все делает неважным. Наоборот, ей до слез захотелось к маме. Чтобы уткнуться ей в колени носом и так просидеть до темноты. Мама многого не понимала — и этого бы не поняла, но все равно бы положила руку на голову и назвала «моя красавица», заставляя, как ребенка, ощутить непроницаемую защиту от беды и смерти.
