— Я фильм похожий смотрел. «Человеческая многоножка» называется… Вот прямо про нас. От кого это Шанелем номер пять с хозяйственным мылом так несет?
— От меня, наверное, — спасла Настю Наташка. — Пижама порошком может пахнуть.
— Здорово, — протянул Артём. — Какая мягонькая ткань. А почему мне пижаму не выдали?
— Так ведь дети не заметили, что ты пришел! — зашептала Настя. — А мы тебя не выдали.
— Вот это зря. Мне пряжка ремня в живот так упирается, что, кажется, уже пробила селезенку. Наташ, да не елозь ты! А то… тут станет еще теснее.
Наташка тихо ухохатывалась:
— Не волнуйся — Толику мы об этом не расскажем! Ну, даже если и расскажем…
Толик — жених Наташки, такой же весельчак, как и она сама. Он часто приезжал за ней под вечер, чтобы утащить на свидание.
— Я не хочу на дуэль. Прям сильно-сильно не хочу, — хныкал Артём. — Я только с одним видом оружия победить могу — если мы будем кошельками драться. Или кредитками.
— Тогда ты победишь! И придется тебе на мне жениться, — подхватила Наташка.
Артём вздохнул:
— Женюсь, конечно. Если выживу после разрыва селезенки. Так что лучше будь как Настя. Вон, сидит себе тихонечко, меня нюхает.
— Я не нюхаю!
— Тогда чей это мокрый нос мне в шею тычется?
Он, чтобы всем поместиться, сразу опустил вниз плечо, проталкивая под Настю руку, поэтому теперь ей попросту некуда было повернуть лицо.
— Почему мокрый-то? — Настя шмыгнула носом. — И я не нюхаю! Наташ, сделай ему больно.
— Ай! — возмутился Артём.
— Ай! — пискнула тут же и Наташка. — Кто меня ущипнул?
— Не я.
— Не я.
— Вера Петровна? — предположил Артём. — Насть, ну перестань ты в меня мокрым носом тыкаться!
— Будешь возмущаться, я и укусить могу!
— Не надо. Будь как Наташка — лежит себе, елозит, никому не мешает. Я начинаю привыкать.
— А я думаю, — рассуждала Наташка, — что нам теперь всем троим жениться придется. Так мы неразрывно друг с другом сплелись.
— Вчетвером, — поправил Артём. — Ремень тоже считай. Он мне стал роднее, чем вы обе вместе взятые.
Наташка предложила:
— Если я чуть-чуть приподнимусь, то ты сможешь расстегнуть его. Кто знает, сколько нам тут еще тесной кучкой лежать?
— Ох, Наташ, добром мой расстегнутый ремень еще ни разу не заканчивался…
— А ты за меня-то не бойся! — парировала та. — Я-то по-любому сверху!
— Да перестаньте вы уже заигрывать друг с другом! — смеялась и Настя. — А то я чувствую себя четвертой лишней.
— Ты не лишняя! — удивилась Наташка. — Я в тебя вон как удобно рукой упираюсь.
И снова шум снаружи, заставивший их мгновенно затихнуть. Настя даже глаза зажмурила, будто так можно стать еще более незаметной.
Она не собиралась этого делать специально, но теперь, после шуток Артёма, случайно обратила внимание на запах его кожи. Так тонко, что невозможно поймать и отделить от остальных запахов в этой мешанине, но вдруг захотелось почувствовать только его, без примесей. Настя спонтанно снова ткнулась в него носом и даже губами случайно прикоснулась. Рука, на которой она лежала, ощутимо напряглась — он заметил. И теперь решит, что она в самом деле нюхала! Или еще что похуже. От этой неловкой мысли сердце у Насти стучало все громче и громче.
Как же визжали девочки, когда обнаружили целый склад нужных тел в одном месте, да еще и неожиданно братцево! Пока их оттуда выковыривали и устраивали вокруг дикие пляски, Настя внимательно следила за Артёмом — нет, ничего похожего на реакцию или хотя бы намек на то, что он заметил или сделал какие-то выводы. Скорее всего, она сама так переволновалась, что придумала себе. В той тесноте он тоже все странности только на тесноту и мог списать.
На Артёма пижамы не нашлось, поэтому ему было позволено оставаться в джинсах и футболке. Но на покой он уже рассчитывать никак не мог. Следующей игрой было спасение прекрасным принцем невесты от чудищ с подушками. Наташку обмотали пододеяльником — типа в белое платье нарядили, она забралась на кровать и оттуда вопила призывные принцессовы кличи. Артём хоть и притворялся, что каждый удар подушками ломает ему кости, до невесты добрался и на кровать вскарабкался.
— Целуй теперь! — заверещали девочки.
Наташка комично раскинула руки и изогнулась на его локте, даже ножку вперед вытянула. Артём со смачным звуком поцеловал ее в щеку. Настя смеялась вместе со всеми, но думала о другом — почему Наташка не переживает по поводу двусмысленности? Да потому что нет никакой двусмысленности! Она любит Толика, никаких сомнений, но без стеснения ввязывается в шутки с Артёмом. И выглядит это именно шуткой, даже мысли не возникает, что они флиртуют всерьез. Между ними ровным счетом нет никакой стены, и никто из них под каждым словом или движением не ищет подтекст! Почему у Насти-то так не выходит? Будь она сейчас на месте Наташки, то покраснела бы, как помидор, а Артём напрягся бы или снова разозлился, как тогда на кухне, или вообще бы отказался идти на поводу у детей. Они сами, вдвоем, делают проблему, которой с любым другим человеком нет. Зачем? Между ними нет той легкости, с которой Артём обнимает смеющуюся Наташку или говорит Тамарочке, что давно и страстно влюблен в нее. А ведь и правда, когда дети только завели этот разговор про принца и принцессу, Артём и Настя шарахнулись друг от друга, словно больше всего на свете не хотели играть эти роли вместе.
Наверное, и Артём подумал о том же, раз так внимательно смотрел на нее. Настя, перехватив этот взгляд, перестала смеяться.
* * *
Когда Тамарочка принесла пирожные, девочки наконец-то утихли, набивая рты сладостями. Настя подошла к Веронике и предупредила, что ей пора собираться домой. А потом побежала наверх, заметив, что Артём направился за ней. Зашел следом в детскую, прикрыл за собой дверь.
— Я отвезу тебя.
— Не надо, Артём, спасибо. Сеня минут через пятнадцать уже подъедет, я ему позвонила.
Он сел на кровать Вероники.
— Хорошо. Но нет ничего плохого, если бы я тебя подвез.
— Конечно! — Настя чувствовала его странное настроение и оттого сама волновалась. — Просто я уже позвонила Сене!
Артём молчал. Настя, решив, что он только за этим сюда и приходил, попросила:
— Выйди, пожалуйста, мне надо переодеться, — она с улыбкой указала ему на пижаму.
— Переодевайся, — и остался на месте.
— Артём!
— А?
— Что на тебя нашло?
Он смотрел на нее пристально и не собирался ни улыбаться, ни отводить взгляд.
— А вдруг ничего не случится, Насть?
