Обычно ему удавалось сдержать возмущенное шипение, даже если сделка срывалась на таком позднем этапе. Он никогда не раскрывал свои эмоции даже при самых доверенных сотрудниках и приближенных.
Но на этот раз он позволил себе выдох облегчения.
Он не хотел продавать «Гранде Лючию».
Алим любил это здание, оно хранило множество воспоминаний, и он не хотел закрывать эту главу своей жизни.
Лючия…
Он должен был ее увидеть.
Он просматривал фотографии дочери на телефоне — и снова наткнулся на снимок, на котором танцевал с ее матерью.
Кадр был великолепен. Пара на нем смотрела друг на друга, явно стоя на грани совместного будущего… У Алима быстрее забилось сердце.
Он открыл папку в кожаном переплете и перечитал ключевые части диктата. А потом и все остальное.
Виолетта принесла ему перекусить, но он не отослал ее, а велел принести другие документы. Древние документы с древними указами, которые ему приходилось заучивать в детстве. Теперь Алим изучал их как взрослый мужчина. Он читал древние учение и законы своей земли.
Переворачивая очередную страницу, он поднял голову и увидел своего отца.
Они практически не разговаривали друг с другом. Отец считал Алима упрямцем.
— Я выбрал невесту, — сообщил ему Алим.
— Это мое решение, — ответил Оман, который хорошо знал закон.
— Тогда проследи, чтобы это решение было правильным, — прохладным тоном ответил Алим, не скрывая угрозы, — иначе свадьбы не будет.
Оман был прав в своей оценке. Султан Алим аль-Лехан Зетлеханский был упрямцем. Он не станет слепо подчиняться древним правилам, как его отец. Он найдет способ их обойти.
Звонок Алима вторгся в покой квартиры Габи в день, когда Лючия впервые всю ночь проспала не просыпаясь.
— Я в Риме, — сообщил он, — и я хочу увидеть дочь.
Габи зажмурилась.
Она боялась этого момента и готовилась к нему, но Алим все равно ее обошел; она надеялась, что, когда встреча будет назначена, у нее будет больше времени на подготовку.
— Когда?
— Сегодня днем. Ты сможешь приехать?
— Да, у меня выходной.
— Правда?
— Бернадетта велела мне не выходить на работу, — призналась Габи. — Может, она собирается меня уволить… Я потребовала стать партнером в фирме.
Алима, похоже, не очень интересовали ее карьерные планы.
— Ты сможешь приехать в «Гранде Лючию» в час?
Габи куда больше предпочла бы запереться в квартире и спрятаться от мира, а не встречаться с Алимом, чтобы потом снова изнывать от чувств. Но она выкупала дочку и покормила. По крайней мере, присутствие малышки защитит ее от желания раздвинуть ноги перед Алимом сразу. И сам Алим должен быть занят дочерью.
По крайней мере, она была рада за Лючию. Девочка вырастет, зная своего отца.
С дочерью на руках Габи вошла в фойе «Гранде Лючии», как делала много, много раз — и остановилась как вкопанная. Цветочная композиция в центре изменилась. Вместо традиционного красного букета перед ней был великолепный букет из душистого горошка. Розовые, лиловые и кремовые тона были восхитительны. Габи замерла, любуясь, а потом прошептала дочери:
— Это для тебя! Папа сделал это для тебя!
Однако ее счастье скоро растаяло. Их встретила Виолетта; Алим не спешил их принять. Габи прижимала к груди дочь, одетую в очаровательный наряд и завернутую в новое одеяльце, и не могла поверить, что Алим будет затягивать первое знакомство с малышкой.
Но наконец Виолетта сообщила:
— Султан готов вас принять.
Они поднялись на лифте в апартаменты Алима и прошли по коридору, который Габи хорошо помнила, и теперь старалась не вспоминать свой прошлый визит — то, как Алим целовал ее, прижимая к стенам, как они вместе ввалились в дверь, в которую теперь деликатно стучала Виолетта. Как занимались любовью.
Алим стоял у окна в безупречной приемной. Вместо огня, пылавшего в камине в ту судьбоносную ночь, в камине теперь стоял осенний букет.
Огонь был укрощен. Как и сам Алим.
На нем был костюм, лицо чисто выбрито. Но хотя без традиционных одежд он выглядел не так впечатляюще, Габи ни на секунду не забывала о его власти.
Он отослал Виолетту; Габи неловко переступила с ноги на ногу, когда его взгляд сосредоточился на малышке у нее на руках, хотя Алим не подошел.
— Я ее недавно покормила, — сказала Габи резковатым тоном, — чтобы она не создавала проблем для тебя. — Виолетта специально попросила ее это сделать, чем очень разозлила.
— А тебя кто-нибудь покормил? — спросил Алим.
— Нет.
— Тогда мне стоит ждать проблем, — в его голосе прозвучал юмор, они оба понимали, что мама куда опаснее. Алим знал, что Габи играет по своим правилам; и, как отметил его отец, это делало ее неудачной кандидаткой в невесты султана.
Он приблизился и взглянул на сверток в ее руках, на закутанного в ткань ребенка. Он отвел ткань, и Габи услышала, как у него сбилось дыхание, когда он впервые увидел свою дочь.
У нее были темные волосы, как у обоих родителей, темные ресницы опускались на круглые щечки. Розовые губки бутончиком и бледная кожа, как у Габи.
Она была прекрасна.
Алим вырос с пониманием, что однажды он станет султаном султанов; но теперь он столкнулся с настоящей ответственностью — он был готов на все для дочери, хотя она еще даже не открыла глазки, чтобы на него взглянуть. Вместо этого его взгляд встретила Габи. Хотя она бережно держала младенца, вся ее поза давала понять, что и она сделает все, чтобы защитить ее — и себя.
И это делало ее удачной невестой.
Ради Габи Алим уже свернул горы. Но об этом он собирался рассказать ей позже.
— Можно ее подержать?
Габи вручила ему ребенка и впервые увидела неловкость в его движениях, когда Алим пытался приспособиться к младенцу. Она не стала его поправлять; наоборот, отошла и присела за стол.
Она едва не плакала от того, как нежно Алим держал малышку, сколько любви было в его глазах. Как жаль, что они не смогут стать семьей… Пустыня снова манила ее, как и Алим.
Лючия открыла глаза.
Алим никогда не сомневался, что Лючия его дочь; любое сомнение было бы сейчас опровергнуто, потому что у нее были синие с переходом в серый глаза, с теми же серебряными искрами, которые он каждое утро видел в зеркале. Она посмотрела прямо на отца, улыбнулась и завоевала все его сердце.
— Я мог бы прожить всю жизнь и не узнать о ней.
— Нет, — сказала Габи. — Я прожила свою жизнь, не зная своего отца, и не поступила бы так с дочерью. Я собиралась подождать еще немного, набраться сил, а потом рассказать.
