— Ты сам в ванную заходил? — спросил Арсен. —
Сам видел ее живой? Может, там просто вода шла или какая-нибудь другая баба
была. Откуда ты знаешь, что она живой осталась?
— Я в номере был. За чемоданами заходил. И нигде убитую
не видел.
— А если он специально вас позвал, чтобы вы ему алиби
сделали? Может, он ее убил и в ванной держал, поэтому и воду пустил. А когда вы
ушли, в комнату перенес, чтобы на него, подлеца, не думали?
— Сам ты подлец! — закричал Леня. — Но кто,
кто мог ее убить?
— Я тебе говорю, твой шеф и убил.
— Да я его сам в аэропорт отвозил. Она живая
была, — продолжал твердить водитель.
— Живая была, живая была… Может, он из аэропорта
вернулся и убил ее. Откуда ты знаешь? Трудно ему было, что ли, машину найти?
Может, он вообще все про тебя знал и хотел тебя самого подставить.
— Что мне делать? — спросил Леонид. Он явно
нервничал. Однако он правильно рассудил, что такая пленка может быть
доказательством его невиновности. Хотя бы для оправдания перед Александром
Михайловичем. Именно поэтому он и сделал эту запись.
— Ничего не делать. Ты ни в чем не виноват. Твое дело
маленькое. Отвез, привез. А если услышишь какие-нибудь новости об этом деле,
сразу мне сообщай. Сразу мне и звони, я сам что-нибудь придумаю…»
Пленка кончилась. Генерал тяжело вздохнул и матерно
выругался. Почти так же, как Леонид во время записи разговора.
— Это не доказательство, — задумчиво сказал
Дронго. — Судя по кассете, я думал, что здесь будет доказательство
невиновности Александра Михайловича, а эта кассета скорее доказательство
причастности Леонида к этой грязной истории и его непричастности к убийству. Из
нее следователи могут сделать вывод, что Александр Михайлович действительно
убил девушку, которая оставалась с ним в номере отеля, и сбежал, испугавшись
ответственности.
— Ничего конкретного, — согласился мрачный
Федосеев. — Я бы эту гниду своими руками…
— Уже поздно, — возразил Дронго, — его уже
кто-то убрал другими руками. Теперь у нас более конкретная задача. Выяснить,
кто такой этот Арсен? Судя по разговору, он либо сводник, либо сутенер.
Полагаю, вы обратили внимание на его слова, как он готовит и поставляет
девушек. Значит, круг подозреваемых строго очерчен. Пусть ваши люди поищут
среди сутенеров и сводников. Он должен быть достаточно известен, если к нему
обращались за девочками для друзей Александра Михайловича. Как я понимаю, там
речь шла о действительно «отборных экземплярах».
— Поищем, — согласился Савва Афанасьевич, — у
меня уже людей не хватает на этих подлецов. А осталось всего несколько
дней, — с тревогой в голосе напомнил генерал, — думаете, успеем
что-то сделать?
— Должны, — ответил Дронго. — Жаль, что
Леонида упустили. Его бы еще вчера допросить. Он бы нам здорово помог. Судя по
записи, он, правда, не знает убийцу девушки. Отсюда следует вот что. Либо
убийца, который изображал Александра Михайловича со своим голым плечом и
шрамом, был сам Арсен, либо кто-то из его знакомых. В любом случае Арсен
являлся на квартиру водителя сегодня утром.
— Почему вы так решили?
— Леонид не стал бы открывать дверь кому попало. Он
открыл дверь и впустил знакомого или знакомых. И когда понял, что в него будут
стрелять, инстинктивно бросился к окну, где была спрятана эта кассета. Арсен
наверняка был в доме. Может, несчастный парень думал, что он его сумеет
защитить. Поэтому нам обязательно нужно найти этого Арсена.
— Над нами вся Москва смеяться будет, —
неодобрительно сказал генерал, — мои ребята теперь должны еще и сутенеров
искать.
— Другого выхода у нас нет, — отрезал
Дронго, — иначе мы действительно все потеряем. Осталось несколько дней,
генерал, и от оперативности ваших людей многое зависит. Сейчас восьмой час.
Скоро Лысаков поедет домой. Мне нужно торопиться.
— У вас есть оружие?
— Пистолет есть, но патроны, как вам известно, у меня
отобрали.
— Я распоряжусь, чтобы вам выдали патроны. Что-нибудь
еще нужно? Хотите, я дам вам своих сотрудников, — в порыве великодушия
предложил Федосеев.
— Нет, — улыбнулся Дронго, — не хочу. Если
случится худшее во время нашего разговора с Лысаковым и там будут ваши люди, то
разразится скандал не меньший, чем в номере отеля, который снимал Александр
Михайлович. Представляете, с каким удовольствием враждебные вам газеты и
журналы напишут о том, что в убийстве майором милиции старшего инспектора
уголовного розыска оказались замешаны ваши люди. После такого скандала любой аукцион
можно считать проваленным.
— Да, — согласился генерал, — наверное, вы
правы.
— И приготовьте для меня маленький карманный магнитофон
с кассетой. Лучше с двумя. На одной должна быть копия этого разговора.
— Я перепишу его прямо сейчас, — предложил генерал.
— Очень хорошо, — Дронго снова посмотрел на
часы. — У нас действительно очень мало времени. Не забудьте добавить к
пистолету глушитель, если вы, конечно, сможете его быстро найти.
День четвертый
Он ждал у дома уже третий час. Было достаточно прохладно, и
Дронго в который раз пожалел, что не взял с собой куртки. Но возвращаться домой
не имело смысла. После бессонной ночи страшно болела голова. Он не мог даже
встать со скамейки, на которой сидел, чтобы пройтись по аллее. Скамейка
находилась как раз напротив въезда во двор, и он мог увидеть машину Лысакова,
как только тот начнет въезжать во двор. К этому времени он уже знал, что у
майора есть темная «девятка», на которой он обычно ездит на работу.
Несмотря на весну, по ночам было еще довольно холодно, и он
с досадой потер лоб. Начавшая лысеть голова, лишившись защитного покрова,
болела, как только в холодную погоду он появлялся без головного убора на улице.
А если учесть, что ни кепок, ни беретов, ни шляп он не любил, то голова болела
довольно часто, и единственным средством спасения была сванская войлочная
шапочка, подаренная ему знакомым грузинским дипломатом.
Шапочку он, естественно, на операцию не прихватил, а на
улице становилось все прохладнее, и Дронго снова потер виски. Он с досадой
думал, что ненормированный рабочий день в уголовном розыске мог длиться с
рассвета до рассвета. Времени для размышления у него было предостаточно, и он
стал думать о работе муровцев. Да, в нынешних условиях это была работа на
выживание — плохо оплачиваемая и малопрестижная. У старших инспекторов имелись
два варианта удержаться на работе. Либо, сцепив зубы, плюнуть на все бытовые и
моральные изъяны и продолжать самоотверженно трудиться. Либо, наплевав на свою
совесть, получать от работы не только моральное, но и материальное
удовлетворение, намного превосходящее размеры обычной заработной платы
инспекторов уголовного розыска. Часть инспекторов принадлежали к первой
категории, многие — ко второй. Были и такие, кого можно было отнести к обеим
категориям — люди действительно рисковали собственной жизнью и надрывались на
работе, но при этом не упускали случая нажиться и погреть руки на любом
мало-мальски денежном деле. Очевидно, к таким людям принадлежал и майор
Лысаков.
