— Нужно было выбить у них эту пленку как оружие,
которым они могли нам угрожать, раз и навсегда, — пояснил Дронго. —
Если бы мы прокрутили нашу пленку до их показа, то потом «вражескую пленку»
можно было оспорить лишь по части убийства. А я хотел раз и навсегда избавить
Александра Михайловича от любых попыток шантажа, связанного с его пребыванием в
этом злополучном номере. Теперь мало кто поверит, что любовные игры в отеле
снимались с настоящим Александром Михайловичем. Все смотревшие убеждены, что и
в постели статист, игравший свою роль. А это не менее важно, чем снять с
Александра Михайловича обвинение в криминале.
— Вы великий человек, — с искренним восхищением
воскликнул Любомудров, — рассчитать все до таких мелочей. Это потрясает!
Александр Михайлович закончил разговор, отложил телефон на
столик и вновь шагнул к Дронго.
— Вы даже не представляете, что вы для меня
сделали, — сказал он, глядя ему в глаза, — можете попросить любой
гонорар. Я готов даже на проценты от нашей прибыли.
— На Востоке говорят, что мужчина может
торговаться, — заметил с улыбкой Дронго, — это даже принято у многих
народов, но, когда спор закончен и названа окончательная цена, настоящий
мужчина не может ее менять, что бы ни случилось. Таких «торгашей» обычно презирают.
— Мне необыкновенно повезло, что я встретил в жизни
такого человека, как вы, — пробормотал Александр Михайлович.
Снова раздался телефонный звонок. Любомудров взял телефон.
— Из Лондона, — произнес он с торжеством, —
мистер Стюарт хочет с нами поговорить…
И все четверо дружно расхохотались. На экране телевизора
ведущий все еще рассуждал о моральных качествах как необходимом условии для
успешного бизнеса.
День одиннадцатый
Немолодой мужчина сидел в зале для пассажиров первого класса
в аэропорту Шереметьево-два. Переводчик монотонным голосом переводил ему
заголовки сенсационных газетных статей, вышедших утром в Москве. Все издания
сообщали о вчерашних телерепортажах, демонстрируемых по двум каналам
телевидения. И почти все утверждали, что бизнесмен, обвиненный в убийстве,
теперь не только абсолютно оправдан в глазах общественного мнения, но и
наверняка должен выиграть аукцион, который начался сегодня утром. Западные
инвесторы уже выразили понимание и поддержку компании бизнесмена, против
которого применяли недозволенные методы шантажа. Все газеты наперебой писали о
«другой стороне», способной к столь наглому подлогу. Почти ни у кого не
возникало сомнений, что заказное и эффектно разыгранное убийство имело целью
надолго, если не навсегда, скомпрометировать бизнесмена и его компанию.
Хеккет раздраженно перебил переводчика:
— Хватит, я уже понял, что вся российская пресса
твердит одно и то же. Словно сговорились…
— Вчера вся Россия смотрела оба репортажа, —
пояснил переводчик, — никто не ждал двух сенсаций сразу.
«Да, — с горечью подумал Хеккет, — я такого не мог
предположить. Как можно было так глупо ошибиться с этим солнцем! Такая вроде бы
незначительная деталь, а испортила столь изощренно задуманную операцию. Кто мог
вспомнить, что на западной стороне солнце бывает только после полудня!»
— Мистер Хеккет, — услышал он голос
переводчика, — вам принесли бандероль.
— Какую еще бандероль? — оторвался он от своих
мыслей. — При чем тут это?
Незнакомый молодой человек протягивал Хеккету толстый
конверт, на котором четко был указан номер рейса Хеккета в Париж. Он взял
посылку, тронул пальцем конверт.
— Может, там бомба? — испугался переводчик.
— Верните посыльного, пусть сам вскроет конверт, —
попросил Хеккет переводчика, — и в другом помещении.
Переводчик вскочил, но Хеккет рукой усадил его на место.
Конверт не был запечатан. Он увидел кассету и небольшое письмо. Хеккет достал
письмо.
«Дорогой мистер Хеккет, я остался вам должен за двух девушек
в „Ритце“. Должен сказать, ваш подарок был как нельзя кстати. Высылаю вам ответный
дар. Эта пленка подготовлена при моем участии. Именно она разъяснила миллионам
телезрителей, когда солнце появляется в окнах западной стороны. Надеюсь, вам
подарок придется по вкусу. У каждого свой фирменный стиль. Мой стиль — всегда
оставлять за собой последнее слово. Надеюсь, мы встретимся в третий раз. Не
забывайте, что мы договорились вместе поужинать. Неизменно ваш, Дронго».
Хеккет растерянно взглянул на кассету. Потом снова — на
письмо, которое держал в руках, и горько усмехнулся. Первый раз в жизни он
проиграл. Проиграл более сильному сопернику. И на память об этом уникальном
проигрыше ему оставили кассету — подарок более сильного профессионала.
— Пора идти на посадку, — сообщил служащий
авиакомпании.
— Пора, — согласился Хеккет, — выбросьте эту кассету в мусорное ведро.
Мне она больше никогда не понадобится.
