— Спасибо.
— Пожалуйста. На лошадях ездят верхом. В седле и так далее. А нас везет фаэтон с плетеным кузовом, дело рук каретного мастера Тараса Буряка. Больших денег стоит, между прочим. Кареты Буряка нарасхват: ландо, двуколки, вагонеты… А я бью эту редкость по здешним буеракам, не жалея, и рыдаю в душе. Вот спросите меня: зачем?
— Зачем, ваше сиятельство?
— Аркадий Викторович! Еще раз помянете «сиятельство», я огрею вас тростью!
— Не надо трости, я запомнил. Итак, зачем вы бьете сей ценный раритет по буеракам?
— А потому, милый вы мой человек, что йонари на дух не переносят самодвижущиеся платформы любых типов. Полагают их насилием над природой и кознями сатаны. Нам откажут в доступе, нас не пустят в скит, воспользуйся мы аэромобом или вездеходом. Я уж не говорю о том, что было бы, сиди у меня вместо кучера какой-нибудь толкач-брамайн!
— А что было бы?
— Катастрофа! Конец света!
— Тогда зачем мы вообще едем к этим вашим… как их?… Ёнарам?
— Йонарям. Кудрявым овечкам Господа Ионы, кроткого и милосердного.
— Вот-вот. Матрена сказала, они не любят посторонних.
Вся затея с сегодняшней поездкой к каким-то сеченским староверам, нелюдимам и фанатикам, казалась Лючано полной авантюрой. Еще встретят камнями или дубьем, а мы безоружны. Полиции здесь днем с огнем не сыскать, полицмейстер в Мальцовку разве что пьянствовать заезжает — красный, пузатый, громогласный…
— Не любят, — подтвердил граф. — Матрена знает, что говорит. Но старец Аника мне кое-чем обязан. А я хочу показать кое-что вам, не откладывая в долгий ящик.
Граф подмигнул с нескрываемым лукавством:
— Не торопитесь, голубчик. Всему свой срок. И, умоляю, не мудрствуйте заранее. Наслаждайтесь природой, свежим, воздухом, буколикой захолустья…
Лючано опять чихнул.
— Потяните себя за уши, — строго велел граф.
Он дождался, пока Тарталья выполнит приказ, и объяснил:
— Народная примета. Иначе перестанете расти.
Небо, словно обрадовавшись поступку Тартальи, просветлело, налилось голубизной. В воздухе отчетливо запахло разрезанным надвое огурцом. «Н-но, веселые!» — крикнул кучер Тимоха, щелкнув кнутом. Наверное, он не знал другого способа подбодрить лошадей, но те вдруг оживились, ускорили шаг. Сзади, с телеги — рыдвана, как уже выучил Лючано — раздалась музыка: гитара, скрипка и кларнет.
Цыган Илья, прихватив в дорогу парочку своих соплеменников, знал наверняка, когда надо вступить, чтобы доставить графу удовольствие и не помешать беседе.
За то и был в цене.
— Хорошо, — прошептал Аркадий Викторович, жмурясь. — Ой, хорошо…
И задремал, надвинув шляпу на глаза.
После истории с пенетратором графу заметно полегчало. Казалось, у пострадавшей марионетки срослись давно разорванные нити. Пусть не целиком, частично, в урезанном объеме; пускай только ведущие — коленные, височные, спинная, ручные… Этого хватило, чтобы надолго поднять его сиятельство из кресла и вернуть радость жизни.
Он даже умудрился два раза пригласить на вальс Эмму. Да, со стороны танец выглядел комично, но лишь для тех, кто не понимал, что значит вальс для отставного бомбардир-майора.
Личный врач Мальцова удивлялся, цокал языком, произносил страшные слова «гипокинезия» и «ригидность», возил результаты позитронно-эмиссионной томографии мозга графа в госпиталь имени Св. Жюстины, на показ тамошней профессуре… Он даже хотел написать научную работу о регенерации «substantia nigra», расположенной в среднем мозге. Врач уверял, что под благотворным влиянием стресса, подкрепленного тройным невропастическим воздействием на объект, пигментные нервные клетки обогащаются дофамином — нейромедиатором, необходимым для поддержания нормальной двигательной активности.
— Это прорыв в медицине! — кричал он. — Это революция!
И пил много рябиновой.
Когда медик уехал, маэстро Карл в приватной беседе с графом предположил, что благотворный эффект скоро сойдет на нет. Лучше, сказал маэстро, быть заранее готовым к горькой правде, чем претерпеть крах ложных надежд. Простите за жестокость, но это скальпель хирурга, он для сильных людей.
К предупреждению Аркадий Викторович отнесся без трагичности, заявив, что он — не кисейная барышня, а боевой офицер и все понимает. Спасибо, братцы-сестрицы, за счастливый миг, а вечность счастья — греза из области несбыточных. Венечку спасли, и славно.
— Надеюсь, вы погостите у меня?
— Разумеется, ваше сиятельство. До начала гастролей мы в вашем распоряжении.
Спустя неделю Карл Эмерих и Эмма улетели с Сеченя на Русудан-П, где их ждали остальные члены труппы, а Лючано остался. Не по своей воле — по настоянию графа и личной просьбе маэстро. Перед этим директор «Filando» и Аркадий Викторович долго шушукались наедине. Тарталья подозревал скрытую каверзу, но противостоять сдвоенной атаке не мог,
А посему задержался в Мальцовке, участвуя в пирах и подвергаясь домогательствам пылкой ключницы Матрены.
— Н-но, веселые!
Нет, кучер не отличался разнообразием репертуара.
Дорога — старушка, разбитая вдребезги параличом и трясучкой, — выбралась из низинки, обогнув рощицу нежных берез, и поползла выше, туда, где маячил чахлый, малонаселенный хуторок. По всей видимости, это и был скит йонарей, цель сегодняшней поездки. Под храп графа Лючано стал вспоминать, что он знает о сектантах всех мастей, и ничего хорошего, к сожалению, не вспомнил.
Оргии, аскеза, ритуальный суицид.
Обеты молчания и стояния на голове.
Культ членовредительства.
Общность жен.
Еще из памяти, профессиональной памяти невропаста, всплыла скандальная статья с заголовком «Библиотеку слепых обвиняют в сектантстве и нейролингвистическом программировании клиентов!». Он читал статью на Борго, во время последнего визита к тетушке Фелиции. Тетушка сама подсунула племяннику новостной кристалл со словами: «Читай, читай, тебе это будет интересно…»
Почему это должно быть ему интересно, Лючано не понял, но кое-что из прочитанного запомнил. Например, это:
«По словам архивариуса Гвидо Пазолини, проверяющие из Департамента морали, увидев „цифрат“ с эссе Леонарда Циренита „Разрешение ада и восстановление его“ (ПСС, т. 27), сказали, что это прямая улика, подтверждающая сектантскую деятельность библиотеки. Роковой прыжок из окна библиотеки, совершенный Инессой Тольбан, которая оставила предсмертную записку о невозможности дальнейшей жизни с такой маленькой грудью, как у нее, сочли результатом целенаправленного давления на психику лишенной зрения девушки…»
Нет, Лючано не боялся, что сеченские йонари запрограммируют его, скажем, на прыжок в колодец. И общую жену вряд ли предложат. И размерами своей груди он был вполне доволен. Но сейчас он предпочел бы сидеть в Мальцовке, пить чай с вареньем из крыжовника и слушать, как Аркадий Викторович пятый раз подряд читает вслух «Балладу о Белой Жизни» из нового сборника Венечки Золотого.
