– Тебе здесь не место, – говорит кузнец. – Тут небезопасно.
Голос у него грубый, с придыханием, но мягким, словно изнутри его горло тоже покрыто густым курчавым мехом.
– Я должна попасть в замок.
Снаружи доносятся голоса деревенских жителей, они о чем-то совещаются. Лучше не тратить время зря. Повинуясь импульсу, она стягивает пальто, в надежде что родинка хоть что-нибудь прояснит.
– Знак замка. – Глаза кузнеца сужаются.
– Что это значит?
– Либо они тебя ищут, либо хотят убить.
Фрейя задумывается, работает ли эта игра так же, как старые линейные компьютерные игры, в которых нужно было произнести определенную фразу, чтобы получить то, что тебе нужно: предмет или информацию.
– А вы можете мне помочь?
– Зачем тебе в замок? – резко говорит кузнец.
– Надо, и все.
Он поворачивается к камину, беспокойно ощупывает выпадающий камень, цепляясь пальцами за покрытые сажей отверстия.
– Тамошние охранники – сущие мясники.
– Но как же моя родинка…
– Разрубят тебя пополам. – Камень выскальзывает, и кузнец достает из углубления маленький почерневший нож. Она напрягается, но он, похоже, не собирается причинять ей вреда. Он вертит лезвие в руках, а затем кладет на стол, не сводя с него глаз. Его движения несколько нерешительны, словно он нарушает ежедневную рутину: разводить угли, подковывать лошадей, заливать угли водой, так чтобы от них поднимался пар. Зачем кому-то играть в Ирнфельде за кузнеца? Но если он не человек, а НИП, то что с него взять.
– Так вы мне не поможете? – Фрейя уже собирается попрощаться и уйти, натягивает пальто, но в этот момент он, похоже, принимает какое-то решение, которое тут же отражается на его лице. Он расправляет плечи.
– Помогу, – говорит он, – погоди тут, я приведу лошадей.
Он захлопывает за собой дверь, и его сапоги хрустят уже где-то за кузницей. Оставшись в доме одна, Фрейя постукивает костяшками по каменному хлебу, удивляясь такому развитию событий. Снаружи слышно негромкое ржание. А что, если он в последний момент заключит сделку с жителями? Она идет к двери и толкает ее обеими руками, но дверь не поддается. Она хватается за ручку – заперто. Все ее страхи снова сжимают грудь.
– Мне это не нравится, – бормочет она.
– Мне тоже, – отвечает голос.
Фрейя хватает со стола нож и засовывает под ремень. Чтобы пролезть в окно, приходится повязать пальто вокруг шеи и лезть головой вперед, вытянув руки, чтобы смягчить удар о заросшую сорняками землю. Она ударяется локтями о поленья, сваленные неподалеку, и боясь, что кто-нибудь может услышать, собирается с силами и бежит, перепрыгивая через куски металла и старые колеса, боясь сделать лишний вдох, пока не скрывается в лесу.
Здесь спокойствие возвращается к ней. Может, кузнец и правда хотел помочь ей найти замок, но зачем рисковать? В Ирнфельде невозможно понять, кто есть кто – если, конечно, это не выставляется напоказ, – так что лучше никому не доверять. Нужно действовать самой с помощью Руби. Чем быстрее она бежит и глубже забегает в лес, тем более уверенной она становится. Пока смартфейс с ней, она в безопасности. Иногда она спрашивает: «Ты тут?» – и негромкий ответ добавляет ей прыти. Она дышит глубоко, большие пальцы засунуты под потертый кожаный ремень. Деревья вокруг усыпаны желтыми и розовыми цветами, пахнут медом. Они прекрасны. Этот романтический, но прочный пейзаж начинает ее очаровывать. Спешить некуда. С каждым сучком, хрустящим под подошвами, она избавляется от старых привычек. Теперь, когда она в Ирнфельде, старым страхам перед виртуальной реальностью больше нет в ней места.
– На развилке бери левее, – говорит голос, и Фрейя наступает на такое сгнившее бревно, поросшее грибами, что оступается и катится по траве. Интересно, слышит ли смартфейс ее мысли с тех пор, как она подключила гарнитуру? Ступай туда, куда наступила бы она, следуй ее мыслям. Нет необходимости гадать, которая из дорожек верная. Мимо проносится стайка птиц, они щебечут с каждым взлетом. Руби привела ее к ручью и велела идти вверх по течению, отойдя от воды лишь тогда, когда заросли стали слишком густыми. Время от времени Фрейя останавливается, заслышав шум, но всегда это оказывается либо олень, либо птица, взлетающая с ветки. В одном месте ручей течет мимо нескольких пещер, поросших мхом, но она не задерживается, чтобы исследовать их. Лишь забравшись выше, оказавшись у огромных камней, по форме напоминающих зубы, она останавливается и брызгает дождевой водой себе в лицо. Пока она отдыхает, снизу слышится стук копыт, и она видит фигуру, скачущую через камни. Внезапно она понимает, что это кузнец; он снял фартук, но лицо явно его, как и одежда, пропитанная дымом.
– Смотри, – шепчет она. – Он выслеживает меня. – Значит, она не прогадала, когда решила сбежать.
Как бы то ни было, она удивилась, что ради нее стоит на такое идти. А ведь он заинтересовался, увидев родинку у нее на руке.
– Руби, – говорит она, – как ты думаешь, не странно ли, что всякий раз, когда я оказываюсь в Ирнфельде, у меня на руке появляется эта отметина? Даже до того, как я решила добраться до замка. – Она прикасается к родинке, слегка растягивая кожу. Похоже на чернильное пятно, какие встречались на почтовых открытках, когда она была еще маленькой.
– Это легенда твоего персонажа, детка.
– Но почему? – Она водит пальцем по зеленоватой воде, наполнившей гранитную природную ванну. Руби отвечает значительно, словно пожимая плечами:
– Это же просто игра, думаю, в этом все дело. Ирнфельд работает по самообучающимся алгоритмам. Никто толком не понимает, как тут все устроено.
Фрейя пожевывает губами, словно кусая кончик тянучки; такой ответ ее не устраивает. Свесившись вниз при помощи пальто, она спрыгивает на землю, слегка покачнувшись. Лучше держаться подальше от дороги, так безопаснее. Важнее всего не сидеть на месте. Когда дыхание начинает учащаться, она гадает, каким образом гарнитура внушает такие ощущения, сужает кровеносные сосуды? Она приходит к выводу (или эту информацию вкладывает ей в голову устройство), что, когда организму кажется, что ты должен задыхаться, ты и впрямь начинаешь задыхаться.
Продолжая идти, она снова слышит вдалеке звон тревожного колокола, тонкий, как собачий свисток. А что насчет боли? Когда ветка бьет ее по подбородку, например, боль тут же пропадает. Она реальна, но не доставляет неудобств. Видимо, так уж устроен Ирнфельд. Достаточно тактильных ощущений, чтобы все казалось правдоподобным, но не слишком много. Иначе, думает Фрейя, дискомфорт, боль и настоящие агонии Средневековья сделали бы игру неприятной. От этих мыслей она на мгновение теряет равновесие. Она хватается за старое дерево, усеянное цветами, чтобы прийти в себя. Остаться в игре и продолжать идти. Если она этого не сделает, то никто не сделает. И только теперь она понимает: ее толкает вперед не столько надежда, сколько желание выдернуть поскорее терзающий ее шип.
