– Докладывайте!
Разнос продолжался. Помехи окончательно превратили лицо Сагзи в злобную морду чудовища-людоеда.
– Мы взяли еще одну… э-э… Пленницу.
– Зачем? – спросил Фаруд.
В голосе его читался интерес хирурга, выяснившего, что коллега-анестезиолог вместо наркоза ввел оперируемому литр простокваши.
– Она сама просила! Уверяла, что даст информацию. Ну, я и решил…
– Ты решил? Какое у тебя было задание?
– Захват детей и профессора.
– Вот именно! Дополнительные «пленницы» в задании не фигурировали. И, тем не менее, ты решил…
Беседа шла на вехд-ар. Гортанный, цокающий выговор. Но незнакомые слова чудесным образом трансформировались в понятную речь на унилингве. И последняя странность: Тарталья видел происходящее сверху. Может, он до сих пор без сознания? А его когтистый Лоа-полиглот, оставив тело, болтается под потолком рубки?
Если так, хорошо бы взглянуть на себя со стороны.
А ну-ка…
Рубка крутнулась перед глазами, вызвав мгновенный приступ головокружения. Секундой позже Лючано уже лицезрел тело, сидящее в кресле. В первый момент он не узнал себя. «Вот что значит, – с сочувствием произнес маэстро Карл, – изуродовать, как бог черепаху!»
Сравнение было точным.
Испачканная рубашка исчезла. Торс плотно облегал бронежилет, по дизайну стилизованный под черепаший панцирь. Края жилета врастали в тело, уходя в плоть тонкими отростками-ложноножками. На грудной панели мерцали ряды индикаторов: семь красных, четыре ярко-синих и десяток зеленых. Голые руки по-прежнему сковывали силовые наручники. По правому плечу, забираясь под жилет и на открытую шею, вились щупальца татуировки.
На голове красовался глухой шлем с прозрачным забралом. От шлема к панцирю, пульсируя, тянулись гибкие стебельки. Стебель потолще рос из теменного гребня. Вверху он изгибался и пропадал из поля зрения. Как «удочка» у глубоководной рыбы-удильщика.
«Им ты и видишь, – просветил Гишер. – Камерой на конце «удочки».»
Сквозь забрало Лючано разглядел слой «замазки» цвета корицы, покрывавший его собственные глаза. Вокруг глаз темнели огромные синяки: «очковый эффект» от сотрясения мозга. Щеки испещрили мелкие оспинки – следы кассетного инъектора.
В памяти всплыло название этого чуда техники. МОРС – мобильная регенеративная система. Малый комплект, со встроенным «толмачом» на сорок два языка. Полный выглядит как скафандр – по визору показывали. Спецснаряжение для элитных частей: диверсантов, разведчиков и групп захвата. В МОРСе даже серьезно раненый боец мог продолжать активные действия.
«Выше нос, малыш. Ты нужен им живым…»
– …спит. Или в коме. Пытались разбудить – не смогли.
– Дайте изображение!
«Удочка» повиновалась мысленным командам, словно часть тела. «Как раб – помпилианцу,» – пришло на ум гадкое сравнение. Камера качнулась, ловя в объектив Бижана и рамку с Фарудом. По знаку Трубача барабанщик принялся колдовать над пультом. Перед рамкой в воздухе сконденсировалась обзорная голосфера.
– Спит, говорите?
Юлия, как ни в чем не бывало, прохаживалась по студии, осматривая импровизированное узилище. Одежда помпилианки была в полном порядке. Черные волосы она стянула на затылке резинкой, образовав игривый хвост. Лицо отражало сдержанный интерес:
«Куда я попала?»
– Идиоты! Лучше бы вы схватили короля Бенуа… В рубку ее! Только без грубостей. И наладьте нормальную связь, наконец! Стабилизация скорости на гипер-оптимуме – 0,63 света. Всему вас учить надо!..
Барабанщик с гитаристом покинули рубку со скоростью, близкой к гипер-оптимуму. Бижан же активировал еще одну сферу на коммуникаторе. В первый миг Лючано решил: трубач открыл окно прямиком в адский котел! – и вскоре понял, что недалек от истины.
В сфере отражался реакторный отсек корабля.
Фильтры камеры предупредительно ослабляли сияние: иначе зритель мог ослепнуть. Вертикальный прозрачный цилиндр реактора, высотой в два человеческих роста, наполняло яростное пламя. В центре конденсируясь в плотный шар огня, по краям оно бурлило, клубилось, свивалось кольцами. Жадные языки протуберанцев облизывали стенки, пробуя цилиндр на вкус.
В реактор словно заточили микро-звезду.
Что за процесс питал рукотворное светило энергией – аннигиляция, кварковый распад, банальный термояд или что-то еще, известное лишь Хозяевам Огня – Лючано не знал.
У реактора замерли два голых по пояс вехдена. Нижние части лиц у обоих закрывали белые повязки, обязательные при работе с огнем. Ну конечно! – второй гитарист и клавишник… Музыканты-террористы занимались важным делом. Каждый просунул правую руку в цилиндр через короткий и толстый патрубок. Оба сосредоточенно налаживали что-то внутри. По стенам отсека метались алые сполохи – демоны плясали в пекле под аплодисменты владык.
От любого, кроме вехдена, давно не осталось бы и пепла. Температура в реакторе составляет миллионы градусов. Да и в самом отсеке наверняка жарковато. Но клавишник с гитаристом даже не вспотели. Их обувь, штаны и повязки на лицах тоже оставались целехоньки.
– Реакторный, ответьте!
– Реакторный на связи!
Руки вехденов шевелились, лепя раскаленный «снежок».
– Стабилизировать скорость на 0,63 света. Держать до следующего распоряжения.
– Есть 0,63.
Музыканты глянули на приборную панель, плохо различимую из рубки. Затем уставились на светило в реакторе. Сияние центрального шара изменило цвет, из охристо-алого делаясь стерильно-белым. Бледно-голубые протуберанцы оплели шар сплошным вихрящимся коконом.
Фильтр камеры еле справлялся с нагрузкой.
– Ты очнулся, Тарталья. Не притворяйся.
Изображение в рамке стало четким. Фаруд хмурился и заметно нервничал.
– Как ты оказался в доме Юлии Руф?
– Она меня пригласила. В гости.
– Ты выбрал удачное время для визита, – буркнул вехден. – Ладно, допустим. Как ты убил психира?
– Тростью.
Хвала МОРСу: можно было говорить шепотом, почти не шевеля губами. Транслятор шлема усиливал самый слабый звук.
– Я чего-то о тебе не знаю. Чего?
Обнаглеть? «Ты обо мне вообще ничего не знаешь, Фаруд!» Или не дразнить зря опасного человека?
«Вали все на меня!» – ухмыльнулся издалека старик-экзекутор.
«Спасибо, Гишер!»
– Я – экзекутор. Помнишь Кемчугу? Гишер многому меня научил. Плюс пси-устойчивость невропаста. Посмотри в энциклопедии: мы негипнабельны, и так далее.
