14 декабря Клаудия Мюллер покинула свой кабинет в 16:00, чтобы заняться обустройством новой квартиры. Она позвонила своей помощнице в 19:10. А дальше – никаких известий. Как Софи Серей и Элен Демора, она испарилась, чтобы снова возникнуть на берегу порта Тольбиак обнаженной, связанной и обезображенной.
В действительности расследование хуже чем остановилось – оно достигло той безнадежной точки, когда все, что могло помочь делу, уже испробовано. Не просматривалось ни единой зацепки, никакого нового пути поисков, и группе Барби предлагалось просто признать, что, сколько ни бегай по кругу, все равно выходит очередной пшик. Ноль в квадрате.
Вскрытие показало, что причиной смерти Клаудии было не удушение, а падение. У убийцы не было времени задушить ее, применив привычную гарроту. Все наводило на мысль, что она сопротивлялась и в результате упала с крыши, сломав себе шейные позвонки при ударе об асфальт, – бункер был высотой около двадцати метров.
Про убийцу – ничего. Ни отпечатков пальцев, ни органических следов. Ни свидетелей, ни записей камер видеонаблюдения. Ни единого намека в ежедневнике Клаудии, который мог бы вывести на чье-то подозрительное присутствие. Адвокатесса вела монашеский образ жизни, и ее переезд стал всего лишь новым способом сменить обстановку, не выходя за пределы своего внутреннего мира, с теми же книгами, фильмами и картинами. Никаких бойфрендов на горизонте. Австрийские родители живут в Вене. Ни семьи, ни друзей в Париже. Одиночка, которая в качестве жизненной позиции выбрала защиту самых ужасных преступников в самых отвратительных делах.
Корсо не понимал, как подобная женщина, по уши погрузившаяся в дело Собески, могла позволить захватить себя врасплох. Она прекрасно знала modus operandi убийцы, как и тот факт, что он похищает своих жертв – или чем-то завлекает, – не оставляя следов. Как она могла попасться на удочку? Невозможно! Клаудия не вчера родилась, и она, можно сказать, была заточена под это дело, которое было ее наваждением на протяжении года и оставалось таковым до последних дней. Она бы почуяла неладное при первом же подозрительном признаке.
Корсо пришел к выводу, что она знала убийцу и доверяла ему. Человек, будь то мужчина или женщина, который нанес ей визит в ту ночь, был вне подозрений…
Вечером в воскресенье, 17 декабря, Барби позвонила ему, чтобы сообщить, что останки Клаудии наконец-то переданы семье, после пятидесяти часов аутопсии, исследований и всех видов кропотливых анализов. Родители решили похоронить дочь в Париже, на кладбище в Пасси.
– Когда похороны?
– Завтра утром, в одиннадцать.
90
Кладбище в Пасси – это ВИП-зона для покойников. Две тысячи шестьсот могил, с самым высоким показателем плотности захоронений на один квадратный метр. Цветник знаменитостей, упокоившихся на вершине холма над площадью Трокадеро. Перед гигантскими воротами в стиле ар-деко коп опять заколебался. Если во время похорон его заметит семья или вообще кто-нибудь, он закончит свои дни повешенным на одном из каштанов святилища. По сути дела, именно он выбрал не того убийцу, ложно обвинил клиента Клаудии и, в той или иной форме, подал настоящему убийце идею принести в жертву молодую адвокатессу. Да ладно, Корсо, ты и не такое видывал.
По иронии равнодушной судьбы стояла чудесная погода. Стелы и кресты переливались под солнцем, как перламутровые волны. Ни единое дуновение ветерка не нарушало благолепия утра. Синева неба походила на чистейший химический осадок, а заодно напоминала о его последнем визите к Клаудии.
Сунув руки в карманы, Корсо принялся искать место церемонии. Он шел мимо белых мавзолеев, похожих на храмы, павильонов с витражами, будто украденными из церкви и изображавшими ангелов или целомудренных дев, затейливых часовен в барочных орнаментах…
Клаудии такое окружение не понравилось бы. Ярой стороннице равного для всех правосудия было бы неприятно насильственное возвращение к ее буржуазным корням.
Наконец он заметил группу в черном, словно прорисованную углем на белой странице. Осторожно приблизившись, он понял, что ничем не рискует: все присутствующие прибыли из Вены. Друзей у Клаудии не было, но семья была. Торжественные лица с благородными чертами и замкнутым выражением. Речи на правильном немецком. Не хватало только рамки из сусального золота, чтобы увековечить это собрание у разверстой могилы.
Барби обещала, что не будет ни одного журналиста или даже зеваки. И сдержала слово – она сознательно распространила ложную информацию: поскольку Клаудия Мюллер была австрийкой, ее родители репатриировали тело, чтобы захоронить в окрестностях Вены.
Эти австрийцы не верили в Бога. Ни тени кюре или иного служителя культа. Никакой заупокойной службы у гроба, только глубокая отрешенность, которая стоила любых стандартных молитв. Корсо смотрел на этих мужчин и женщин и поражался их сходству: те же одежды элегантного покроя, те же черты, выточенные из белого мрамора. Часть высшего венского общества высадилась в Пасси и казалась отлитой из одной формы.
Коп размышлял, кто же здесь мать Клаудии, когда маленькая женщина сделала шаг вперед. Она проигнорировала пюпитр, выставленный для ораторов, чтобы подойти ближе к вырытой могиле. Позади нее гигант с суровым видом изображал bodyguards: отец.
Несмотря на маленький рост и округлый силуэт, фамильное сходство мадам Мюллер с покойной было очевидно: чистые черты, словно проведенные одной линией, гармонично сходились к вискам, – как и у Клаудии, у нее были черные волосы, откинутые назад. Бледная, строгая красота, напоминавшая горьковатый священный вкус просвиры.
От ее присутствия Корсо оцепенел с ног до головы. Он боялся встретиться с ней взглядом, но глаза женщины были полуприкрыты. Она сложила руки пред собой; у нее не было ни сумки, ни пальто. Только черное платье, которое своей простотой напоминало те пропитанные серой робы, которые надевали на приговоренных к сжиганию на костре, чтобы они горели быстрее.
Она стала читать по памяти, голос в унисон глазам, то есть обращенный внутрь:
Hasta te creo dueña del universo.
Te traeré de las montañas flores alegres, copihues,
avellanas oscuras, y cestas silvestres de besos.
Quiero hacer contigo lo que
la primavera hace con los cerezos.
Корсо не ожидал услышать испанский язык, но сразу же узнал самый известный отрывок из двадцати стихотворений Пабло Неруды, посвященных любви (и молодости). Хочу сотворить с тобою / то, что весна сотворяет с дикой вишней в лесу…
[84]
Убитая горем мать обращала к дочери любовную поэму, исполненную чувственности. Клаудия, без сомнения, повернулась к семье спиной. Именно чтобы забыть их – и в качестве провокации, – она обосновалась в Париже и стала святой заступницей преступников.
