– Не только. В ее глазах вы были воплощением ограниченного копа, который ставит свою убежденность выше доказательств и действует, повинуясь исключительно инстинкту.
Корсо очень хотелось бы вмазать ему кулаком по морде, но не здесь и не сейчас. К тому же невелика новость. У Клаудии уже был случай выложить ему все, что она о нем думает.
– Вали отсюда! – приказал он.
Он посмотрел, как Марке улепетывает на полной скорости, петляя по аллеям. Что-то не вязалось: хлюпик сказал не всю правду. Корсо решил, что отложит в памяти этот огрех в общей картине. А пока следовало молчать и наблюдать. Парня держать под приглядом, но пока делать то, что горит.
Корсо почти бегом пустился к выходу. Похороны Клаудии придали ему сил. И чихать он хотел на протоколы Барби.
Он сам начнет расследование с нуля.
92
Для начала он решил еще раз повидаться с Матье Вераном, мастером веревочных дел, вооружившись снимками нового места преступления. Возможно, наваши заметит разницу между узлами на теле Клаудии и других жертв. Или увидит какую-то деталь, способную указать им дальнейший путь.
Париж буквально изнемогал под рождественскими украшениями, и в воздухе витала та смесь нетерпения и грусти, которая всегда ощущается в конце года. В очередной раз предстоит обжираться, опиваться, делать друг другу подарки, но только для того, чтобы забыть существо дела: одним годом больше, одним годом меньше…
Корсо предупредил о своем приезде, и Веран, который вроде не был слишком занят, обещал принять его. Снова оказавшись на улице Доктора Бланша, а затем и во дворе с кулаком из черного пластика, коп осознал, какая вечность прошла со времени его последнего визита.
А вот Матье Веран совсем не изменился. То же худое лицо в форме узкой бойницы. Глаза такие выпученные, что кажется, будто доходят до самых висков. Хищные челюсти, напоминающие волчий капкан. Веран походил на персонаж из басни. Он был волком из сказки, людоедом из замка.
Корсо завораживал этот маркиз де Сад, всегда готовый уделить вам время. Бродяга-аристократ на дорогах удовольствия, искатель наслаждений, нацеленный только на одно: на копание в человеческой психике и выискивание в ней всего самого ненормального, самого противоречивого.
– Я слышал по радио, что у вас новая жертва.
– Именно так.
Веран пригласил его в гостиную. Ни слова сочувствия или выражения скорби. В некотором смысле это давало роздых.
– Чем я могу вам помочь?
Корсо достал фотографии:
– Новая жертва. Мне бы хотелось, чтобы вы внимательно просмотрели эти снимки. Скажите, видите ли вы отличия по сравнению с узлами в предыдущих случаях. Я принес фото других жертв, чтобы освежить вашу память, и…
– Не трудитесь.
Веран, сидя на красном диване, уже взял снимки и, алчно вглядываясь, уже раскладывал их на низком столике. Корсо подумал, а не подкармливает ли сейчас он сам нездоровое любопытство этого извращенца и не доставляет ли ему новую порцию удовольствия от лицезрения такой резни.
Наваши пристально смотрел на распечатки, как хищник на добычу. Выпуклые глаза расползлись на пол-лица и, казалось, передавали ему огромные объемы суперважной информации.
– Я знаю эту женщину.
– Она адвокат Филиппа Собески. Вы ее видели на его процессе.
– Нет, я знал ее раньше.
– Простите?
Тот поднял расширенные зрачки:
– Она была моей ученицей.
Корсо показалось, что гостиная вдруг стала опасно крениться, а винтажная мебель задрожала, как в объективе наплечной видеокамеры. Что этот псих несет?
– Она посещала мои занятия года два-три назад, – продолжил Веран. – Называла себя Лорелеей.
Немецкая легенда о Лорелее: речная нимфа, которая своей песней заманивала корабельщиков на Рейне, пока они не сбивались с пути, – как сирены в древнегреческой мифологии. Имя Лорелеи носила также обрывистая скала у берегов Рейна, которая отмечала то сужение реки, где потонуло множество кораблей. Прозрачный намек: Клаудия заманивала и губила людей, превращая их в жалкие обломки, – и его самого.
– Она проучилась всего год. Была очень одаренной. Потом я с ней несколько раз пересекался в тренировочных заведениях и даже в клубах садомазо.
Корсо не знал, за какой из многочисленных выводов, вытекающих из этих сенсационных признаний, хвататься. Клаудия, любительница извращенных удовольствий. Клаудия, эксперт в искусстве связывания. Клаудия, без сомнения знавшая Собески задолго до серии убийств. Клаудия, занимавшаяся с ним сибари и, вероятно, уже тогда его любовница…
Веран выдал новую информацию, которая перекрыла все остальное:
– Она была адептом самоповешения.
– Что это такое?
– Особая техника, которая позволяет связать самого себя. При завершении манипуляции достаточно распустить один узел, чтобы все путы стянулись между собой. И вы в мгновение ока окажетесь повешенным… Но всю работу проделали вы сами.
Мысли копа как раскаленные камни бились в его мозгу. Он не желал признавать истину, которая следовала из столь неожиданного открытия.
Веран уже склонился над одной из фотографий:
– Погодите… Да… Без сомнения, эти узлы основаны именно на такой технике. Если вы хорошенько приглядитесь, то поймете, что все они развернуты внутрь. Лорелея сама себя связала.
Веран выпустил снимки, и они упали на низкий столик. Впервые он и сам казался потрясенным. Узкое лицо еще больше вытянулось, остались одни глазные яблоки, блестящие и лихорадочные.
– Вы думаете, что?.. – начал он.
Мастер садомазо не закончил фразу, а Корсо не стал ему отвечать. Они оба поняли правду.
Клаудия сама умертвила себя, подражая образу действий палача «Сквонка».
С единственной целью: окончательно обелить Филиппа Собески.
93
Дождь.
Колонны. Своды. Стены. Целая зыбкая архитектура, одновременно тяжелая и текучая, вдребезги разрывающаяся об асфальт, о капоты машин, о крыши зданий. Дождевой блицкриг, атака вод, декабрьская ярость. Всего три часа дня, а уже темень.
Порывы ветра раскачивали украшения, во множестве развешенные над улицами. Ливень подчеркивал мерцание гирлянд и светильников. Рождество со своими огоньками растворялось в общем потоке, словно гигантское половодье уносило все на своем пути.
Корсо мчался на полной скорости в направлении порта Тольбиак – он включил мигалку, добавив свой световой вклад в зеркальную игру витрин и их отражений. В районе Нотр-Дам движение на набережных окончательно застопорилось. Даже с сиреной проехать было невозможно.
Ладно, тогда позвоним.
– Я не мешаю?
