– Что случилось?
– Можешь забрать его сегодня вечером после няни? У меня обвал на работе.
Молчание. Корсо измотала эта борьба, стычки, вечный торг, причем порядок действий был неизменен. Сначала он должен умолять, она станет поливать его в дерьмом, они сцепятся и будут оскорблять друг друга, и все это – чтобы прийти к финалу, который известен обоим заранее: Эмилия, конечно же, заберет своего ребенка – не для того, чтобы оказать услугу его отцу, а потому, что это и долг, и удовольствие.
Как ни странно, на этот раз ему не пришлось настаивать и удалось перескочить через несколько этапов. Неужели их отношения налаживаются? В последнее время взгляд Корсо на Эмилию постепенно изменился. Он признавал за ней определенные достоинства и даже некоторое осознание собственной извращенности: разумеется, она никогда не станет впутывать Тедди в свои сексуальные игры.
– Я заеду за ним к тебе в шесть часов.
– Спасибо.
Он волен совершить сошествие в ад.
94
– Мы спали, но между нами была сделка.
– Какая?
– Клаудия кое о чем меня попросила в обмен на ее… благосклонность.
Корсо даже не пришлось прибегать к жестким мерам. Он отправился домой к Марке на бульвар Орнано в Восемнадцатом округе – коп из службы учета взял несколько дней отгула, чтобы пережить горе, – и просто позвонил в дверь. Тот его ждал. Он прекрасно знал, что они оба еще не все сказали.
Корсо не стал говорить о самоубийстве Клаудии. Он пришел выудить информацию, а не поделиться ею. Мужчины стояли в гостиной, погруженной в полутьму, – лампа на полке играла роль ночника. Снаружи дождь лил без продыху.
Корсо ждал продолжения, но Марке молчал.
– И что она просила взамен? – подтолкнул его Корсо.
– Она хотела…
Голос опять затих. Корсо придвинулся на шаг:
– Ты мне ответишь или нет?
Марке рухнул в кресло и исчез в полумраке. Только голос связывал его с миром живых:
– Она хотела, чтобы я подменил пробы ДНК жертв, Софи Серей и Элен Демора.
Корсо рванулся и ухватился за подлокотники кресла Марке:
– А ну-ка, повтори!
– Клянусь вам… я должен был подменить органические пробы жертв, а также кровь, изъятую с их тел.
Корсо выпрямился и отступил. Пришел его черед исчезнуть в темноте. Он отошел в угол комнаты, чтобы поразмыслить. Новые кусочки пазла ни к чему не подгонялись. Они складывались в картину, принципиально отличную от всего, что он мог предположить, но и сама эта картина не поддавалась пониманию.
– То есть мы никогда не работали с настоящими образцами? – недоверчиво уточнил он.
– Никогда.
Это была не просто информация, а полное потрясение основ расследования. Они все были обмануты самими материалами дела.
– Она в самом начале попросила тебя подменить кровь Софи Серей?
– На следующее утро после убийства, да. Семнадцатого июня две тысячи шестнадцатого.
Сейчас Корсо предпочел не зацикливаться на том факте, что Клаудия была в курсе первого убийства еще до того, как какие-либо сообщения появились в новостях.
Сосредоточься.
Для чего все эти манипуляции?
Или уже тогда она хотела отвести обвинение от Собески?
Нет, ведь кровь и ДНК жертвы ничего не говорили о личности убийцы.
– Так она спала с тобой ради этого?
Его глаза привыкли к темноте. Марке расплылся в бледной улыбке. Трещина в ночном горшке.
– Уж точно не ради моего природного обаяния.
Пусть Корсо не понимал цели Клаудии, он уловил ее стратегию. Марке был единственным человеком в управлении, кто мог подменить образцы. Этот мозгляк занимал ключевой пост для того, кто хотел подсунуть следственной бригаде фальшивые анализы крови или ДНК.
– В чем был смысл такого трюка?
– Я задал ей этот вопрос, она отказалась отвечать. Таковы были условия сделки. Или я подчинюсь и придержу язык, или могу забыть про наш секс-контракт.
Марке наверняка недолго колебался. В реальном мире мужчина вроде него не имел ни малейшего шанса приблизиться к такой женщине, как Клаудия.
– Откуда взялись новые образцы?
– Она сама мне их дала.
Вдруг до него дошла еще одна истина.
– Это ты подмешал кровь к картинам Собески?
– Не я, она.
У Корсо перед глазами возникли неровные буквы, вписанные в мазки краски на картинах. САРА. МАНОН. ЛЕЯ. ХЛОЯ. И конечно же, СОФИ и ЭЛЕН…
Клаудия Мюллер не только нанесла кровь на полотна, она еще и подделала почерк Филиппа Собески. Графологическая экспертиза подтвердила, что все имена написаны рукой художника.
– Как ты можешь быть в этом уверен? – продолжил он, слыша какое-то гудение в голове.
– А больше некому. Только у нас с ней были образцы крови, которыми я подменил настоящую кровь Софи и Элен. Раз это не я, значит она.
Новый кусочек пазла, новая загадка. Клаудия могла так поступить, только чтобы утопить Собески. А значит, она действовала с изощренной хитростью: делала вид, что защищает художника, чтобы надежнее его угробить, прикидывалась, что добивается его оправдания, только чтобы он получил пожизненное. Лучшей позицией для вынесения Собески обвинительного приговора было место его защитника.
У Корсо закружилась голова, когда он в обратном порядке (и на скорости) прокручивал основные направления дела. Это Клаудия с самого начала устроила все так, чтобы Собески сгнил за решеткой. Это она подменила пробирки с кровью ради уверенности, что сможет нанести ту же кровь на полотна Собески, а сперва – в его тайную мастерскую.
Но с какой целью?
Заодно он задумался, откуда взялась кровь, которой были написаны другие имена, – загадка, которую никто так и не смог разрешить.
Но это уже не так важно. Корсо подбирался к другому заключению, еще не уверенности, но, скажем так, весомой возможности. Из этих махинаций с органикой вытекал новый факт, от которого можно было окончательно рехнуться: а не Клаудия ли убила стриптизерш?..
Но опять-таки – зачем?
Была ли она извращенным убийцей, нашедшим в Собески козла отпущения? Или же, напротив, художник (и его арест) был конечной целью всей операции? В таком случае она убила двух женщин из окружения живописца, просто чтобы добиться его осуждения. Затем она сфабриковала изобличающие улики – вплоть до идеального завершения: кровавые имена двух женщин, скрытые в последних полотнах Собески.
Корсо был готов представить все, что угодно, согласиться со всем, что угодно, но ему по-прежнему не хватало ключевого элемента: побудительной причины. Почему Клаудия все это организовала? Почему испытывала такую сокровенную и неутолимую ненависть к Собески?
