Сыщику пришла в голову другая мысль:
– Согласно теории вашей старинной техники, в прежние времена каждый способ обозначал определенное преступление. Можно ли соотнести манеру, которой была связана наша жертва, с какой-то провинностью, каким-то наказуемым актом?
– Вот уж не знаю. Для этого следовало бы заглянуть в исторические труды… Однако могу сказать, что речь идет, похоже, о смертной казни. Какова бы ни была школа сибари, связывание запястий пленника за спиной и соединение их со щиколотками представляет собой один из самых мучительных приемов. И в наши дни не так уж много случаев подобных безудержных фантазий и…
Веран умолк. Его внимание неожиданно привлекла какая-то деталь на одной из фотографий. Одной рукой он снова поднес снимок к глазам, а другой вытащил из нагрудного кармана очки.
– Сразу не заметил… – пробормотал он, водружая их на нос. – Этот необычный узел восьмеркой…
– Можете объяснить, что вас насторожило?
Он, как выпь, поднял голову и жеманным движением снял очки:
– Узел, на который я обратил внимание, имеет форму лежащей восьмерки.
Не выпуская из рук фотографии, он обвел линии связывания дужкой черепаховой оправы:
– Так вот, если вы хорошенько приглядитесь, то увидите, что здесь была начата другая восьмерка, открытая…
Он протянул снимок Корсо, и тот действительно заметил, что в продолжении узла, стягивающего запястья, намечался другой, который остался как бы незавершенным.
– Что, по-вашему, это означает?
– Можно всякое предположить, но лежащая восьмерка является символом бесконечности. Это все знают…Так вот, в данном случае вторая восьмерка как будто требует продолжения. Не стану давать чересчур надуманные пояснения, но полагаю, что убийца хочет сказать нам две вещи: с одной стороны, серия убийств только началась, а с другой – никто не сможет остановить его…
Вот так новость! Корсо чуть было не рассказал Верану про Базза Лайтера из «Истории игрушек», которую смотрел вместе с Тедди: «В бесконечность и дальше…»
– Вы знаете эту женщину? – спросил Стефан, показывая наваши фотографию Нины Вис в своем мобильнике.
– Это жертва, да? Я видел ее лицо на фотографиях.
– А еще где? В каком-нибудь клубе или в классе сибари?
– Нет.
Сыщик убрал телефон в карман.
– Могли бы вы дать нам список клубов, где занимаются такими… практиками? В Париже.
– Разумеется. Их не много.
– Благодарю вас, – поднимаясь с кресла, сказал Корсо.
Барби тоже встала.
Матье Веран поднялся с дивана. Японка в своем углу по-прежнему не шевелилась. Корсо ощущал, что между этой парой существует какая-то связь: тайная и невыразимая, но гораздо более значительная, чем все, что было произнесено вслух.
Сыщик попытался завершить визит на более непринужденной ноте:
– Похоже, ваша подружка не слишком довольна, – сказал он, кивнув в сторону нимфетки отаку
[24].
– Она не подружка.
– Можно подумать, она на вас сердится. Слишком сильно стянули или что?
Вместо ответа на его пошлые рассуждения Веран снисходительно улыбнулся, отчего его черты как будто слегка смягчились, но не глаза, – выпуклые, ледяные, они придавали лицу мастера сибари зверское выражение.
– Она дуется, потому что вчера я слишком сильно отхлестал ее.
– Ой-ой-ой! – отреагировал Корсо, вяло пытаясь пошутить.
Улыбка Верана сделалась еще более презрительной – прямо-таки маркиз де Сад перед стражниками Бастилии.
– Ей было больно, но на самом-то деле именно этого она от меня ждет.
Похоже, Веран принимает его за полного идиота. Но Корсо кивнул, как если бы действительно согласился играть эту роль.
Оказавшись во дворе, он остановился возле скульптуры из черной полиэфирной смолы. Около часу дня – солнце уже поднялось высоко, но особой жары не было. Лето, царящее под сенью деревьев этих прекрасных кварталов, наполняло его непривычной меланхолией.
– Мне очень жаль, – пробормотала Барби. – Я думала, наша встреча будет более… продуктивной.
– Я никаких чудес не ожидал. И все же придется как следует проверить любителей сибари.
– Возвращаемся в контору?
– Ты – да. Вызови «Uber».
– А ты?
– У меня встреча, – кратко ответил он. – Это личное.
10
Контора адвоката Карины Жано занимала просторную квартиру на улице Сен-Филипп-дю-Руль в Восьмом округе. Корсо чувствовал себя здесь неловко: его трехдневная щетина, всклокоченные волосы и потертая куртка не соответствовали дизайнерской обстановке приемной.
Он ждал уже десять минут, но это его не беспокоило. Зато он мог поразмышлять о долгом пути, приведшем его сюда, в это простое красное кресло.
У Корсо всегда были проблемы с женщинами вообще и с сексом в частности. Восемь лет сеансов психоанализа не позволили ему четко определить причину, однако на этот счет у него имелось свое мнение. Благодаря превратностям судьбы ребенка, находящегося на попечении Департамента социальной помощи детям, его последовательно помещали в католические приемные семьи, где женщина старалась держаться подальше от секса, а мужчина страдал от воздержания. Такое воспитание не предполагало ничего тиранического, никаких ханжеских бесед или истерических наставлений, однако сигнал был послан. Когда у маленького Корсо случились первые поллюции и он впервые испытал желание, он делал все, чтобы обуздать его. Тщетно.
И тогда – такова его собственная версия событий – он безотчетно ополчился на сам объект вожделения: на женщину. Он почувствовал, что в мире вымысла его привлекает все, что могло бы унизить, подвергнуть опасности, обидеть девушку. Эротические видео, фильмы ужасов, готические сказки – вот что возбуждало Стефана.
Все происходило на уровне фантазий, и в реальной жизни он не испытывал никаких трудностей. Однако он никогда не признался бы своим дружкам, что их рассказы о первых робких школьных влюбленностях или про то, как они трахались в подвалах, оставляют его совершенно равнодушным. Постепенно глубинное, но классическое раздвоение личности разнесло ему мозг надвое – если не сказать иначе: он не мог вожделеть тех, кого любил, а возбуждали его как раз те, кого он презирал.
Истина оказалась гораздо сложнее. То, что его волновало, представляло собой профанацию целомудренно любимого им образа. Возвышенную, чистую и невинную женщину, которую раздевают, насилуют, унижают. Женщину, которую развращают при помощи того, что есть самого худшего в себе.