– Это что?
Арни выпрямилась:
– Личный дневник.
Тут же ее окружили все остальные. Страницы были исписаны круглым девичьим почерком, заполнены простенькими рисунками, обведены по краям разноцветными каемочками. Настоящий бортовой журнал подростка. Корсо поразился подобной наивности.
– «Лоран Эбер. 20 февраля 2016. У него нежная кожа и ангельские черты. Провели волшебную ночь. Лоран, твое молчание, твои руки подарили мне блаженство».
Арни перелистала несколько страниц:
– «Тома Ландер. 7 мая 2015. Провела с ним несколько часов в полном упоении. „И только полночь их словам внимала“, как писал Верлен
[41]. Ночь из тех, что мне нравятся… Спасибо, Тома».
Арни открыла следующую запись:
– «Ян Одмар. 12 марта 2015. Я навсегда запомню твою грудь под моими губами, твой член у меня во рту… Мой прекрасный безучастный Ян, у нас было только один раз, но я никогда этого не забуду…»
– Достаточно; думаю, мы все поняли, – прервал ее Корсо, забирая тетрадь.
Любовники сменялись один за другим. Каждый раз называлось имя. Каждый раз в нескольких строчках упоминался «упоительный миг», «божественная ночь» и так далее. Корсо, разумеется, никак не ожидал, что их клиентка, татуированная потасканная стриптизерша, окажется вдобавок столь романтичной барышней. Впрочем, ни одно имя не появлялось во второй раз.
– Похоже, наша подруга была подписчицей сайта одноразового секса, – прокомментировал он, всовывая тетрадку в пакет для вещдоков. – Давайте за дело.
Людо вернулся к себе в кухню, Арни – к своим паркетинам, Барби – к ящикам. Стефан же произвел смотр реквизированных предметов: ничего интересного. Он снова попытался дозвониться до Эмилии: автоответчик. Прикрыв трубку ладонью, чтобы никто не услышал, он пробормотал свое неизменное сообщение: «Срочно перезвони мне». После чего расположился возле одного из окон, чтобы оглядеть окрестные дома и вычислить соседей, которые могли наблюдать за повседневной жизнью Элен, – азы полицейской работы. Прежде чем обходить все квартиры подряд.
Его сознание унеслось вдаль над цинковыми крышами и кирпичными печными трубами. Скопофилия – страсть к рассматриванию, вуайеризм. Все берет свое начало отсюда. Тот, кого он ищет, сперва смотрел: ему нравилось видеть, как женщины раздеваются, танцуют. Потом он их рисовал. И только позже его любовь превращалась в безудержную ненависть: чтобы создавать шедевры кошмара, обладающие реальной притягательной силой, ему непременно надо было истязать их, убивать, уничтожать. Эти слишком широко разверстые рты с торчащим в горле камнем имели власть привлекать взгляд – а возможно, и души других людей…
Оркестр голосов не умолкал у него за спиной: «перстень стального цвета с черепом. Клеймо: Александр Маккуин», «пластиковая папка с прозрачными вкладышами торговой марки „Exacompta“, содержащая личные документы по страхованию и налоговые декларации», «аптечка с лекарствами и гомеопатическими препаратами»… А Корсо все больше погружался в свои мысли, граничащие с галлюцинациями.
Полицейский ощущал в своих венах пульсацию чужой крови. Он мог представить себе, какое непреодолимое влечение испытывал тот, другой, когда наблюдал за женщинами сквозь отверстие в стене; как он восхищался их плотью, их похотливыми шуточками, их сомнительной красотой. Эти девушки были его ночными феями. Он наслаждался их наготой, которая в его сознании связывалась не с понятием разврата или разложения, а наоборот – с воплощенной чистотой.
Это ясно читалось в его набросках. Каждая карандашная линия, каждый штрих мелка были наполнены поклонением, восхищением – и волнующей человечностью. Своей работой художник их идеализировал, проявляя таким образом свое собственное мнение о них.
Но тогда что-то разлаживалось: в нем просыпался человек. Он осознавал, где находится. В змеюшнике, в средоточии порока. Его феи всего лишь шлюхи, продажные девки: извращенка Софи, девушка на одну ночь – Элен. От разочарования он убивал их самым ужасным способом, заставляя платить не только за их грехи, но, разумеется, и за свою собственную вину – любовь к женщинам, свое желание обладать ими.
Он наверняка импотент – жертвы не были изнасилованы, – но в данном случае это не важно. Важно вожделение, чувство вины, стыд. Он карал их во имя угрызений своей собственной совести. Столь жестокий метод исполнения – удушение жгутом, уродование лица – представлялся для него способом обрести собственное равновесие, согласие с самим собой. Ему недостаточно было просто уничтожить их, ему требовалось совершить определенный ритуал, чтобы через стыд достичь катарсиса. Мучения этих девушек оправдывали его и искупали его вину, а не их. Он очищался от своих грехов в раскаленном пекле их криков и крови.
– Ну вот, мы почти закончили.
Корсо вздрогнул. У него за спиной стояла Барби. В своих размышлениях – он не мог бы сказать, сколько прошло времени, – он полностью погрузился в душу убийцы.
– Попалось что-нибудь интересное? – промямлил он.
– Наш лучший трофей – личный дневник… Но мы забрали ее ноутбук. Будем молиться, чтобы в нем оказалось что-то значительное.
Корсо бросил взгляд на часы – около полудня, – затем оглядел вывернутую наизнанку крошечную двушку. Жуткое зрелище, наводящее на мысль о втором жертвоприношении Элен Демора.
– Уходим. Скажите полицейским, чтобы привели все в порядок, а изъятые предметы доставили в хранилище вещдоков. И срочно отправьте компьютер своим гикам.
Сыщик вернулся к окну и глотнул свежего воздуха. Солнце стояло в зените, Париж был прекрасен. Корсо с удовлетворением констатировал, что способен переносить этот свет без того, чтобы на него вновь обрушились его старые кошмары.
28
На подъезде к управлению Корсо затошнило при мысли о том, что для подготовки очередного доклада о проделанной работе им придется в эту жару запереться в крошечных кабинетах. Он схватил мобильник и позвонил Арни, машина которой следовала прямо за ним.
– Изменения в программе. Приглашаю всех пообедать в «Нотр-Дам».
Натали, похоже, удивилась – не было никого менее склонного к пирушкам, чем Корсо, – но обрадовалась: это внесет хоть какое-то разнообразие в их нудные разглагольствования в четырех стенах.
Они оставили машины во дворе управления, прогулялись пешком по набережной Орфевр, миновали мост Сен-Мишель и по мостику Кардинала Люстиже перешли через Сену к собору Парижской Богоматери. Копы молча лавировали между туристами и, если бы не тот факт, что все они были в черном, вполне могли бы сойти за обыкновенных гуляющих.
В автомобиле Корсо успел переговорить с Барби. По ее мнению, обыск подтвердил психологический портрет Элен, намечавшийся с самого начала. Тридцатилетняя довольно незадачливая бунтарка, которая предпочла раздеваться в ночном клубе, а не вкалывать по восемь часов в день.
