Когда молодая женщина застает Собески на месте преступления, он оглушает ее и оттаскивает в спальню. Там он связывает девушку ее собственным нижним бельем, обнаруженным в комоде, и затыкает ей рот кляпом. Вскоре Кристина приходит в себя и освобождается от кляпа. Она начинает вопить, разбойник по-настоящему пугается. Он осыпает ее ударами, чтобы заставить умолкнуть, и убивает ее – почти по оплошности. Его задерживают и судят за «кражу и умышленную жестокость, приведшую к непредумышленному убийству». Корсо искал гения зла, а ему подсунули скотину под амфетамином.
Он встал и принялся расхаживать по кабинету, чтобы переварить свое разочарование. Затем схватил трубку и позвонил Жакмару, который все еще находился в Париже. Ему необходимо было выместить на ком-то свою злобу.
– Чудной вы, – ответил житель Юра, выслушав ругань Корсо. – У меня не было подробностей дела!
– Вы знали достаточно, чтобы решить, что Собески – это наш убийца.
– Меня навела на мысль о том деле история с узлами…
Сыщик опустил глаза на путы Кристины, сфотографированные крупным планом в 1987 году.
– Ничего общего с узлами нынешних жертв.
– Что это доказывает? Я вам уже говорил: он мог усовершенствоваться. Собески – убийца, он никогда не остановится. Это психопат.
Настаивать бесполезно, ничто не заставит его изменить свое мнение.
– Послушайте меня… – продолжал отставник, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно. – После предварительного следствия я встречался с Собески в тюрьме.
– Зачем?
– Просто так. Мы побеседовали. У Собески нет никакого сочувствия к окружающим, мораль чужда ему. Он не понимает, почему бы ему не убивать, у него отсутствует малейшее представление о том, что такое хорошо и что такое плохо.
– Вероятно, он испытывал к вам страшную ненависть.
– Вовсе нет. Он обращался ко мне «приятель» и сказал, что мы вместе пережили решающий момент нашего существования, и это правда. На самом деле он, похоже, постоянно чувствовал по отношению к нам, сыщикам, что-то наподобие жалости. Собески всегда пренебрегал законом, полагая, что сам он выше этого. Он руководствуется собственной логикой, а наш мир представляется ему несовершенным и ничтожным.
– О чем он вам рассказывал, когда вы его посещали?
– О своих победах.
– О каких победах?
Жакмар горько усмехнулся:
– Едва прибыв в тюрьму, он сразу стал получать мешки писем от поклонниц. А я их читал, прежде чем передать ему. Среди них были те, кто считал его невиновным, и те, кто клялись помнить его всю жизнь. Были и такие, кто понимал, что он виновен, и поэтому… хотели его еще больше. Не знаю, как вы, но я-то уже давным-давно отказался от попыток понять баб…
Корсо предпочел не продолжать тему.
– У Собески на каждое убийство есть алиби.
Жакмар ухмыльнулся:
– Вот я и говорю: он умник.
Как бы отвечая своим собственным мыслям, Корсо покачал головой: у него на одной чаше весов были алиби Собески и его прочная репутация известного художника, а на другой – уверенность неотесанного бывшего полицейского в отставке, который ходил кругами вокруг нескольких воспоминаний.
– Не дайте себя провести, – настойчиво предостерегал Жакмар. – Если он стал великим художником, почему не великим убийцей?
Корсо разъединился и решил заняться досье с самого начала – расследование Борнека, их собственные шаги, папка Жакмара… Посмотрим, что выйдет из всего этого.
Тут в дверь постучал Людо – он наконец вернулся из тюрьмы во Флёри-Мерожи.
– Ты что, проторчал там весь день?
– Так точно, – едва переводя дух, подтвердил тот. Он явно поднимался по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки. – Я допросил кучу надзирателей и заключенных…
– И что?
– О лучшем профиле мы и мечтать не могли. Во-первых, наш парень отличался из ряда вон выходящей жестокостью и невероятной сообразительностью.
– Это не делает его серийным убийцей.
– Да. Но он не был и обдолбанным кретином, который мог бы так сильно перепугаться в ночь ограбления. Эту версию поддерживал его адвокат, чтобы избавить его от худшего наказания.
Линия защиты, которая полностью провалилась, потому что Собески схлопотал двадцатку – максимальный срок.
– На самом деле, – продолжал Людо, – это настоящий хищник, который установил на зоне свои законы.
– Мы ищем не громилу.
– Точно. Им он никогда и не был. Ты ведь его видел? Мужик худой как спичка. Однако к нему никто не смел приблизиться. Социально опасен, даже по словам тюремщиков. Его, кстати, подозревают в том, что он убил многих парней во Флёри. И в Безансоне тоже.
– Слухи. Россказни заключенных.
Людо достал протоколы допросов и разложил их перед Корсо на письменном столе.
– Убийства действительно имели место, и расследование каждый раз сходилось на Собески.
Стефан вспомнил, что художник говорил, будто его сотни раз насиловали, – было ли это до того, как он навел ужас на всю тюрьму, или он просто лгал?
– Он ни разу не был приговорен за эти убийства, – возразил Корсо, листая протоколы.
– Из-за недостатка доказательств и свидетелей. Классическая круговая порука. Клянусь, я заключенных знаю. Собески всех их заставил навалить в штаны и подчинил себе.
Однако все это никак не продвигало расследование дела «Сквонка». Похоже, Людо почувствовал скептицизм шефа.
– Но это еще не все, – продолжал он, выкладывая на стол другие документы. – Когда Собески арестовали, он не умел ни читать, ни писать. Однако в заключении сдал экзамены на бакалавра и получил диплом юриста. Он превосходил остальных своими знаниями и умом. И даже добился для себя репутации судьи.
Стефан удивленно поднял бровь:
– Судьи?
– Так его прозвали во Флёри. Когда в блоках случались конфликты, он всех примирял. И если какой-нибудь заключенный нарушил слово или наделал глупостей, он его строго наказывал.
Вот это уже интересно… Корсо кишками чуял, что убийца Софи и Элен покарал девушек за их извращения: первую – за привязанность к садомазохизму, а вторую – за некрофильские наклонности…
– Но самое лучшее я приберег для тебя под конец.
– Что еще? – спросил Корсо, поднимая голову.
– В заключении Собески занимался сибари.
Японскому слову потребовалось четверть секунды, чтобы занять свое место в мозгу Корсо.
– Ты хочешь сказать… связыванием?
– Точно. Он приобщил к веревке других заключенных и, связывая, заставлял их кончать – даже для тюрьмы это слишком.
