– Напрасно я тревожусь, – нараспев произнес он. – С придурками вроде тебя в тюрьме я расправлялся дюжинами.
– Ага, что-то такое я слышал. «Судья»… Это тоже сыграет против тебя.
– Ты вообще о чем?
– Да брось ты. В любом случае рожа у тебя подходящая для роли убийцы, уж ты мне поверь. Сегодня днем ты предстанешь перед судьей и отправишься в камеру предварительного заключения.
– Я сделаю тебе подарок, – прошептал художник, двинув свой локоть по письменному столу, как лук-порей по прилавку. – Прежде чем поднимать кавалерию, рассмотри хорошенько мою картину. Решение внутри.
– Какое решение?
– Ты хороший сыщик, – усмехнулся Собески. – Я в тебя верю. В конце концов ты найдешь истину. Поймешь, как я сумел написать это полотно, будучи совершенно невиновным.
Корсо растерялся – за фанфаронским поведением художника угадывалось что-то другое.
Подозреваемый поднялся. Он вновь обрел свою спесь короля помоек.
– Но поторапливайся, – посоветовал он, опять подмигнув Корсо. – И не забудь: Собески – это политика.
45
– Ну, так мы молодцы или не молодцы?
Бомпар уже запланировала на сегодня новую пресс-конференцию. Она рассчитывала сделать официальное заявление, чтобы заткнуть пасть журналистам и успокоить широкую публику. Вытянувшись в струнку перед ее письменным столом, Корсо пытался успокоить свою «крестную мать» и получить отсрочку.
– Мы молодцы, но…
– Он сознался?
– Нет… возникли кое-какие проблемы.
– Какие еще проблемы?
Сыщик в нескольких словах рассказал о сигнализации и камерах наблюдения.
– Вот черт! – Она присвистнула.
Начальник бригады уголовного розыска уже получила для Корсо разрешение на ночной обыск. Но здесь речь шла совсем о другом: о незаконном вторжении в жилище подозреваемого.
– Не бесись, – попытался он успокоить ее, – думаю, мы сможем договориться.
– Да что ты говоришь? И с кем же?
– С Собески и его адвокатом. Этот козел опасается, как бы мы не обидели его свидетелей, Юнону Фонтрей и Диану Ватель. Мы можем использовать их в качестве разменной монеты.
– Ты что, думаешь, что участвуешь во взятии заложников?
– Ты понимаешь, о чем я.
Они помолчали.
– Значит, я не могу сделать официального заявления, – с огорчением заключила Катрин.
– Дай мне один день. Я найду что-нибудь другое. Сейчас моя группа тщательно исследует его мастерскую, изучает его счета, разрабатывает его любовниц. Собески всегда может позже приняться за нас, тяжесть обвинения разрушит все его нападки.
Бомпар не ответила; похоже, она скептически относилась к обещаниям Корсо.
– Говорю тебе – к вечеру у нас будет что предъявить.
– Твои бы слова – да Богу в уши.
Корсо сунулся в кабинет Кришны. Процессуалист знал, как излагать факты, не выдерживающие никакой критики. Кришна был не только мастером канцелярского языка, но вдобавок адвокатом, так что по части судопроизводства никого не боялся.
Корсо кратко ввел его в курс дела и уточнил:
– Только имей в виду, это черновик.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты ничего никому не отправляешь и не показываешь. Я пока не знаю, куда это нас может завести.
Очки делали Кришну похожим на тетрадь по геометрии: круг и квадрат – голый череп и черепаховая оправа. Ему не нравились неожиданности.
– Не понял. Мы чем-то рискуем?
Корсо провел ладонью по лицу.
Как нарочно, в этот момент в кабинет Кришны ворвалась Барби.
– Чего тебе здесь надо? – раздраженно спросил Корсо. – Разве ты не должна сейчас находиться в мастерской Собески?
– Я как раз оттуда. Мы почти закончили.
– Уже?
– Вот именно, уже.
Вид у Барби был неважнецкий: беспокойный взгляд и лихорадочно горящие щеки.
Она бросила взгляд на Кришну и спросила Стефана:
– Можешь выйти на минутку?
В коридоре Барби сразу приступила к делу.
– У нас ничего нет, – прерывисто дыша, вполголоса сказала она. – Научная полиция не нашла там вообще ничего, что можно было бы вменить Собески. Если он и трахался с Софи и Элен, то не у себя в мастерской.
– И никаких следов крови?
– Ничего.
– А тиски?
– Их сняли и увезли на экспертизу. Но на месте мы уже все обработали реагентом bluestar. Это ничего не дало.
– У него явно есть другая мастерская. Ты изучила его банковские счета?
– Только начала, но обыск испортил мне ночь и утро.
– Продолжай. Или он что-то снимает, или купил какое-нибудь помещение.
– Кстати, я уже успела связаться с Матье Вераном: он не знаком с Собески.
Корсо представилась изможденная физиономия маркиза де Сада. То, что этот парень никогда не слышал о подозреваемом, означает, что бывший арестант не имел никаких контактов в парижской среде поклонников связывания. Собески занимался им самостоятельно – и согласно собственным правилам.
– Вы обнаружили у него какие-нибудь аксессуары садомазо?
– Ни клочка веревки.
Обычно напористая, сегодня Барби выглядела выбитой из седла, – похоже, они слишком рано обрадовались победе. Возможно даже, допустили серьезную ошибку, арестовав Собески…
– А что Арни?
– Продолжает опрашивать окружение, друзей, однако, если не считать его сексуальных историй, придраться, похоже, не к чему.
– Людо?
– Все еще на обыске. Следит за опечатыванием вещдоков.
– Новости от адвоката Собески есть?
– Нет.
Почему этот мерзавец до сих пор не спустил на них своего цепного пса? Почему он медлит с местью? Крючкотвор наверняка успел полюбоваться изображениями Корсо в разгар противозаконного обыска и должен был бы уже ворваться в управление с требованием освободить своего клиента.
Если он не шевелится, значит получил такие указания. Собески чего-то ждет. Но чего?
– Возвращайся к своим цифрам, отыщи мне улику. Где картины?
– Картины?
– С изображениями Софи и Элен.
– Наверное, в службе криминалистического учета.
Корсо бросился в лабораторию. Он пересек двор, поднялся по другой лестнице и пошел по коридору службы криминального учета, напоминавшему старинный музей преступлений.
В голове у него непрестанно вертелись слова Собески: «…рассмотри хорошенько мою картину. Решение внутри». Этот урод задумал скрыть в своем полотне какое-то сообщение – нечто неожиданное, что либо докажет его невиновность, либо, наоборот, отягчит его положение.
