– Ну конечно, тебе сейчас самое время с ним торговаться.
Корсо сделал вид, что ничего не слышал:
– Эта история с фотографиями пустила по ветру наше главное доказательство, но в то же время в ней есть и наказуемая составляющая.
– Особенно для Людо.
– И для Собески тоже. Подкуп госслужащего, кража вещественного доказательства и так далее. Учитывая его прошлое, он снова окажется на нарах.
– Как будто нам и так дерьма не хватало. Будь добр, не забудь натравить на нас всех умников с Левого берега и всех журналюг с Правого.
Корсо взял ее за руку:
– Я заходил к нему в камеру поговорить. Он пыжится, но мысль вернуться на кичу приводит его в ужас. Предложим ему заткнуться. Мы от него отцепимся и заодно спасем задницу Людо.
Бомпар бросила на него косой взгляд – обеими руками она вцепилась в парапет, как капитан на носу корабля.
– Он согласится?
– Я уверен. Забудем про снимки, картины и начнем с нуля.
– А протоколы?
– Все протоколы до сих пор у Кришны.
– А прокурор?
– Скажем ему, что мы поторопились и пока не можем представить ничего достаточно весомого, чтобы передать Собески судье.
Бомпар уставилась на Сену в направлении моста Сен-Мишель. Наступали вечерние сумерки, и при других обстоятельствах вид был бы чудесным. А Корсо смотрел на свою «крестную»: королева копов когда-то была красива, но время сделало свое дело. Время и преступления. К пагубному течению лет добавились убийства, изнасилования, мошенничества… Постоянно копаясь в темных сторонах человеческой натуры, Бомпар утратила всякий блеск, как внешний, так и внутренний. Ожесточенная потерей всяких иллюзий, снедаемая разочарованием, она превратилась в сгусток горечи, голосовала за Ле Пен и желала возвращения смертной казни. Беды возраста, беды души…
Косясь на нее краем глаза, Корсо пытался вспомнить, как они однажды переспали. Это было в жалкой гостинице недалеко от Мобер-Мютюалите. Оба были при служебном оружии и запутались в ремнях и кобурах. Единственное, что теперь всплывало в голове, – это ощущение смехотворности и чудовищной ошибки, которое терзало его после.
– А Людо?
– Я с ним разберусь.
– Что он говорит?
– Всякую чушь про неудачи в делах, девиц и прочее.
– Это было впервые?
– Клянется, что да, но врет.
– Избавь меня от этого гада.
– Не сразу. Подождем, пока все не уляжется, а потом он сам подаст в отставку.
Бомпар кивнула. Она не возражала против великодушия Корсо, но предпочла бы сама принимать решения.
– Он знает что-либо о Собески?
– Нет. Они познакомились в каком-то заведении для групповух. Художник только сказал Людо, что интересуется такими фотками: трупы, кровь, всякие страсти… По любой цене.
– И сколько он наварил?
– Десять тысяч за фото. Он был по уши в долгах.
Начальница управления вопрошающе взглянула на него:
– И что ты об этом думаешь?
– Не стоит гнать волну.
Бомпар издала вздох, прозвучавший как финальный аккорд.
– Я позвоню прокурору, – заключила она усталым голосом. – Придется каяться, бить себя в грудь и объяснять, что мы поторопились. Ближе к вечеру он отменит приказ о задержании.
Корсо уже собирался уходить, когда она удержала его, ухватив за рукав:
– Мне кажется, ты недопонял. Если мы уладим это дело, то просто избавимся от лишнего геморроя. Но ты должен поймать убийцу.
– Убийца – Собески.
– Тогда кончай рассусоливать и прижми его.
Корсо отправился прямиком в арестантскую, велел жандарму привести к нему художника в наручниках, причем в комнату для обысков, – им будет спокойнее, подальше от глаз и ушей, в этом кафельном помещении, похожем на раздевалку при бассейне.
Увидев его, Собески напрягся.
– Почему меня еще не выпустили? – спросил художник.
Корсо сделал знак полицейскому оставить их вдвоем. Щелчок дверного замка заставил заключенного вздрогнуть.
– Садись, – велел Корсо, указав на сдвоенную скамью в центре комнаты.
Собески не сдвинулся с места. Наручники и постоянные нервные подергивания сильно поубавили Соб-Елдобу павлиньей спеси.
– Я все выложу судье, хренов говнюк. А когда окажусь на свободе, найду, что рассказать прессе. Сука долбаная, я…
Корсо ухватил его за плечо и заставил опуститься на скамью.
– Сидеть, тебе сказано! – Он устроился рядом. – Я поговорил с прокурором и все ему объяснил.
– Только забыл кое-какие детали, – ухмыльнулся Собески.
– Нет, я поведал ему, как ты взломал сайт службы криминального учета и спер фото из наших уголовных дел.
– Что ты несешь?
Корсо заговорил примирительным тоном:
– Я заверил его, что с твоей стороны это было вполне невинно. Ты не хотел ничего дурного. Ты же художник. Ты просто искал источники вдохновения…
– Ты фигню несешь, у меня даже мобильника нет.
– Верно, зато есть компьютер. Я послал к тебе ботанов из службы учета, и те развлеклись, взломав собственный сайт, чтобы тебя ущучить.
– Хреновы говнюки!
– Уймись. Все еще можно уладить.
Собески съежился на самом краешке скамьи, кося недобрым глазом. Он казался старым и изможденным, но еще способным прыгнуть, как загнанный зверь.
– Никто не в курсе про картины.
В глубине глаз Собески зажегся дрожащий стеклянистый огонек.
– Мы объясним прокурору, что немного погорячились. Расскажем о твоих связях с Софи и Элен, о блокноте с набросками, о Гойе. Но, как ты сам знаешь, это не прямые доказательства. Повезет, так выйдешь сегодня вечером.
– Из тебя одно дерьмо брызжет! – выплюнул художник. – Это я засажу вас в кутузку. Я сохранил фотографии, которые вы мне продали, вы, копы. У меня есть видеозапись, на которой видно, как ты со взломом лезешь в мой дом. Блин, да вы спеклись!
Корсо согласно кивнул, сохраняя спокойствие, – единственно правильная тактика, если хочешь убедить противника.
– У тебя есть кое-что в запасе, это верно, но у нас тоже. Я говорил с Людо, дорогуша. Он выложил мне список всего, что тебе продал. Мои умники сейчас фаршируют память твоего «Мака». Ничего тебе не продавали, ты все сам хакнул. Проще простого.
– Так я и купился, жди. Эксперты быстро раскусят ваши компьютерные махинации и…
– Вся прелесть этой задумки в том, что именно наших умников и вызовут проверить твой «Мак».
