Когда металлические тележки обрушились вниз, Корсо оказался перед пустынной дорогой, утыканной фонарями, украшенными фигурами русалок: Собески опять исчез.
53
Корсо бегом пересек дорогу и оказался в залитой светом зоне: в квартале стрип-клубов и lap dancings
[58]. Неоновые вспышки, вывески, экраны пестрели красноречивыми названиями: «Афродиты», «Падшие ангелы», «Блаженство», «Ставь на красное», «Святоша», «Греховодник» – с изображениями обнаженных женщин в самых непристойных позах. Со всех сторон гремела самая немыслимая музыка, превращаясь в какофонию.
Он бросился бежать по главной улице, пробиваясь сквозь исключительно мужскую толпу. Метров всего через пятьдесят он обнаружил свою цель: семенящий силуэт в рубашке с пальмами и в ковбойской шляпе. Корсо притормозил и двинулся следом. По мере приближения хищника к плоти опасность ощутимо нарастала. При взятии с поличным права на ошибку нет.
Внезапно Собески свернул направо, на менее освещенную улицу, там толпа была пожиже. Красные отсветы под дверями наводили на мысли о раскаленных углях в глубине печи.
Коп воспользовался полутьмой, чтобы подобраться поближе. Его добыча двигалась решительным шагом, словно зная, где искать и где нанести удар. Другая улица, еще более темная, и тут Корсо понял, что они проникли в иную среду: бродящие здесь типы были спокойны и молчаливы, фотографии в застекленных рамках меньше размером и скромнее, причем изображали исключительно обнаженных мужчин.
Нынче вечером Собески, без сомнения, затосковал по тюряге, решив в этом квартале самых разнообразных предложений подыскать себе мужика. А вот Корсо охватило неприятное чувство. Кокетливые подмигивания, настойчивые взгляды – его словно окружила атмосфера вожделения, которая вызывала мрачные воспоминания. Проституты принимали соблазнительные позы на порогах клубов или в тени подворотен, их глаза пронзали тьму, словно головки раскаленных булавок. Ему изменяло мужество при мысли, что придется переступить порог одного из этих заведений, но нельзя же упустить Собески.
Каким-то образом он очутился на улочке, где не было ни клубов, ни музыки – и даже ни одного фонаря. Тени таились в закоулках и возникали при его приближении, хватали за руку, посылали поцелуи, бормотали что-то нечленораздельное.
Будь его воля, Корсо шагал бы прямо, не замедляя хода, но проблема в том, что Собески, наоборот, останавливался, торговался, обсуждал, иногда исчезал, чтобы обменяться ласковым жестом или поцелуем, после чего продолжал бодро семенить дальше.
Стефану тоже приходилось замедлять шаг, давая повод всем видам заигрывания. Вдруг из темноты появилась рука и втолкнула его в глубину цементной ниши. Он не успел разглядеть лицо, которое уже надвигалось с намерением поцеловать его. Коп нанес прямой удар правой под дых и тут же пожалел о своей реакции. Тот отшатнулся, у него перехватило дыхание.
Корсо дружелюбно положил ему руку на плечо:
– I’m sorry. Are you okay?
[59]
Мужик упал на колени и попытался расстегнуть ему ширинку. Понимая, что попался на крючок и привел в действие порочный механизм, Корсо увернулся и выскочил из ниши, оказавшись без прикрытия посреди улицы. Тут он заметил свою цель: под строительными лесами Собески целовал взасос какого-то длинноволосого типа. Со времен лицея Стефан не видывал такого страстного лобзания.
Мужчины разомкнули объятия и ушли, взявшись за руки. Начать действовать? Слишком рано. Ему хотелось взять преступника с поличным на месте преступления, как на картинке: Собески, который замахивается ножом. Нечто такое, что невозможно будет ни отрицать, ни оспаривать.
Он отправился дальше, когда иной звук, который он знал наизусть, заставил его развернуться: топот множества ног в подкованных башмаках, шум уличных стычек, погромов… Переулок наводнили вооруженные металлическими прутами и кастетами скинхеды – классический queer-bashing
[60]. Корсо положил руку на кобуру и подумал, что судьба явно благоволит Собески.
Он еще не успел дослать пулю в ствол, как его чуть не сбили с ног спасающиеся геи, на которых стеной надвигалась толпа, вооруженная обрубками свинцовых труб и прикрывающаяся крышками от мусорных баков.
Корсо бросил быстрый взгляд назад: никакого Собески. Он снова повернулся – только для того, чтобы со всего размаху огрести кулаком от орущего бритоголового. Отброшенный на землю, он оценил твердость асфальта, пытаясь поднять пистолет и нащупать затвор. Прутом ему размозжили запястье, а окованный железом носок «Доктора Мартенса» сплющил лицо. Корсо чудом не выпустил оружие (он ощущал сжатыми пальцами ребристую рукоять), но ничего не видел.
Он сгруппировался как мог под ударами, которые сыпались со всех сторон, в висках пульсировала кровь, и в мозгу сверкали яркие вспышки. Он по-прежнему держал пистолет зажатым между ног, но рука превратилась в комок сплошной боли. Лицо в крови, мозги в кашу, тело парализовано мучительными спазмами, но между двумя ударами ботинком ему удалось приподняться, опираясь коленом о землю, придерживая изувеченную руку другой и бормоча ругательства.
Низкорослый погромщик в блестящей косухе и с бугристым черепом двумя руками заносил над ним огромный булыжник. Корсо подумал, что нет ничего абсурднее подобной смерти и что это расплата за все везение, которое спасало его в настоящих полицейских операциях. Он прикрыл глаза и втянул шею, готовясь принять смертельный удар.
Ничего не произошло. Последним судорожным усилием он поднял веки, увидел удирающего скина и мгновенно опустевший переулок: туда метрах в ста от него стремительно ворвался полицейский батальон, усиленный солдатами с автоматическими винтовками наперевес. Сработал условный рефлекс: он выпустил оружие и попытался поднять руки. Напрасный труд.
Лучи фонарей мели по переулку. Грохот тяжелых башмаков бил по нервам. Как ни глупо, он подумал, что кровь и кирпич хорошо сочетаются: брызг на стенах почти не различить.
Он упал лицом в землю с мыслью о маленьких красных полотнах Гойи.
54
На столе инспектора
[61] Тима Уотерстона лежали рядком полицейская карточка, удостоверение личности и служебное оружие Корсо; все вместе сильно смахивало на выставку вещественных доказательств.
После стычки его, как и других жертв queer-bashing, отправили в больницу Королевы Виктории в Блэкпуле для оказания медицинской помощи. Вначале он совсем одурел от боли, потом анальгетики сделали свое дело. Он почувствовал себя лучше, вот только так долго сжимал челюсти, что их свело, и он не мог выговорить ни слова. Ему хотелось крикнуть, предупредить копов, приказать, чтобы установили слежку за Собески, который, возможно, сейчас где-то убивает человека, но вместо этого он просто заснул, свернувшись калачиком, в закутке, где имелась всего одна койка и не было ни одного окна.
