– В действительности у вас никогда не было никакой зацепки.
– Простите?
– Потребовалось, чтобы капитан Жакмар, чьи красноречие и объективность мы имели возможность оценить вчера, поделился с вами своими подозрениями, и только тогда вы обратили свое внимание на Филиппа Собески.
– Капитан отметил сходство между убийством в восемьдесят седьмом и нашим делом. Он выполнил свой долг полицейского, приехав рассказать мне об этом, а мы выполняли свой, двинувшись в этом направлении.
– Значит, достаточно приехать поделиться с вами смутными подозрениями, чтобы переориентировать ваше расследование?
– Вовсе нет. Профиль Филиппа Собески соответствовал профилю убийцы.
– На той стадии расследования вы ничего не знали об убийце. Им мог оказаться кто угодно.
– Нет. Убийство Софи Серей носило отпечаток специфического почерка.
– И вы находите, что этот почерк напоминал убийство в Опито-Нёф?
Корсо помолчал. Накануне все поняли, что два убийства не имели ничего общего.
– Связывание жертв их нижним бельем, – наконец сказал он, – показалось нам значимым сходством, которое…
Клаудия Мюллер взяла листок и сунула его под нос Корсо. Он невольно сделал шаг назад.
– Вот список убийств, совершенных с тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, в которых нижнее белье жертвы использовалось, чтобы ее обездвижить.
Откуда она взяла этот список? Они ведь искали то же самое, но ничего не нашли: fuck!
– Во Франции?
– В Европе. Ничто вам не мешало распространить ваши поиски за пределы Гексагона
[72]. Убийцы тоже путешествуют.
– Мы обнаружили не только это сходство. Своей жестокостью и импульсивностью Собески соответствовал нашему профилю. Черт возьми, он же изувечил Кристину Воог!
– Но случайным образом. Ничего общего с обдуманными ранами наших двух сегодняшних жертв.
Корсо не стал отвечать. Бесполезно.
– Итак, вы нанесли визит Филиппу Собески, чтобы допросить его, – продолжила она, подойдя еще ближе. – Он согласился сотрудничать?
– У него не было выбора.
– Надо же! В один прекрасный день вы звоните ему в дверь и начинаете расспрашивать о двух убийствах, к которым он априори не имеет никакого отношения.
– Собески знал обеих жертв.
– Не он один.
– В тюрьме он практиковал связывание.
– Узлы, использованные убийцей, нехарактерны для такого рода практики.
– Мы нашли один из его блокнотов с набросками в подвале, прилегающем к помещениям «Сквонка».
– Подсудимый никогда не скрывал, что посещал этот клуб. Он рисовал многих стриптизерш, и не все они убиты. Вы полицейский, вы умеете отличать рисунок от убийства.
Корсо чувствовал, как потеют пальцы, которыми он вцепился в барьер, – больше всего он боялся, как бы Клаудия Мюллер не упомянула о первом неудачном аресте Собески. Но не в ее интересах было ворошить прошлое. Компьютер художника реквизирован, и никто не знает, сохранились или нет в машине якобы пиратские фотографии первой сцены проникновения. Между прочим, нездоровый интерес Собески к трупам и местам преступления не свидетельствовал в его пользу.
Он в последний раз попробовал перейти в контратаку:
– Не все художники являются поклонниками Гойи, и не все имеют в своих мастерских репродукции «Pinturas rojas».
– Когда в тот день вы позвонили в дверь, вы этого не знали.
Корсо невольно стукнул по барьеру кулаком:
– Послушайте! Мы что-то находим, потому что задаем вопросы, а не наоборот.
– Допустим, – сказала она, отступая. – Но у Собески были алиби на оба убийства, разве нет?
– Да. Мы их сразу же проверили.
– Тогда почему же вы продолжили расследование в этом направлении?
Тонкий намек на незаконную слежку в Англии. Еще один камень в его огород. Но Клаудия была вынуждена проявлять осторожность: убийство Марко Гварньери пусть и не рассматривалось в данном суде, но являлось отягчающим обстоятельством для Собески.
– Такова наша роль – не довольствоваться очевидностью, – ответил он после долгой паузы.
Клаудия Мюллер сделала несколько шагов, делая вид, что размышляет. Каждое ее движение было просчитано и тщательно выверено, являлось частью заранее продуманного спектакля, финалом которого должно было стать оправдание ее клиента. Не так все просто, красотка.
– Итак, – продолжала она, останавливаясь прямо перед ним, – когда у вас нет ничего, вы поступаете так, будто у вас что-то есть, но, когда у вас что-то есть – вроде алиби подсудимого, – вы поступаете так, будто у вас ничего нет.
Корсо заметался в невидимом круге, где поневоле оказался.
– К чему вы клоните?
Она сделала шаг к нему:
– Я хочу показать суду, что в качестве дознавателя вы следуете своим инстинктам, а не объективным фактам. Вас всегда вела уверенность, что Собески виновен. На простом языке это называется «ты виноват, потому что мне твоя морда не нравится».
– Ну и что? – вырвалось у него. – Ведь расследование доказало его виновность…
– Я должна напомнить вам закон, майор. Филипп Собески считается невиновным, пока не вынесен приговор. Мы здесь именно для того, чтобы решить, виновен он или нет.
Корсо начал переминаться с ноги на ногу. У него появилось ощущение, что за этим проклятущим барьером он как в клетке.
– Наше расследование безупречно, – заявил он. – Оно основано на вещественных доказательствах, которые в условиях очевидности преступления вызвали обоснованные предположения о виновности Филиппа Собески.
Он отбарабанил это на одном дыхании, как напуганный ученик, который выкладывает вызубренный урок, не понимая ни слова.
Он ожидал нового залпа, но Клаудия Мюллер сказала лишь:
– Благодарю вас, майор.
Корсо открыл глаза: он невольно зажмурился, словно связанный приговоренный перед расстрельной командой. Но выстрелов не последовало. Его чудесным образом помиловали.
Однако в действительности зло свершилось: все поняли, что Корсо «принял решение» о виновности Собески задолго до того, как получил доказательства. И теперь мэтр Мюллер будет злорадствовать, придираясь к каждой мелочи и подкапываясь под каждый факт, свидетельствующий против художника.
Корсо невольно вспомнил процесс над американским футболистом О. Д. Симпсоном, обвиненным в убийстве бывшей жены и ее дружка. Достаточно было доказать, что ведущий расследование коп – расист, чтобы вызвать недоверие ко всем бесспорным уликам, собранным во время дознания. К счастью, сейчас дело до этого еще не дошло, но начало саботажу было положено.
