– Я говорю о чувствах.
Диана Ватель улыбнулась – ее кротость становилась притягательной. Эта богатая дамочка умудрялась казаться близкой и соблазнительной, оставаясь при этом женщиной из «верхнего города».
– Мы испытывали…
Ее голос стал мечтательным. Впервые она повернулась к Собески. Сейчас он красовался в желтом спортивном костюме в стиле фильма «Убить Билла». В своем стеклянном боксе он выглядел крошечным и лишенным всякого выражения, как golden fish
[73], заключенная в предназначенный для акулы аквариум.
– Мы испытывали, – продолжала она, – сильное взаимное влечение.
– Физическое или эмоциональное?
– Через тело нам дано достигнуть особой нежности. Можете называть это любовью.
Она произнесла это с ноткой снисходительности, как если бы вдруг обратилась к низшему миру, неспособному воспринять неоднозначность и глубину их отношений.
– Не могла ли эта близость подействовать на вашу память, вызвав в воспоминаниях путаницу в датах?
– Нет, господин председатель.
Тот несколько секунд помолчал. Краем глаза он наблюдал за свидетельницей и тоже, кажется, подпал под ее обаяние.
– Мадам Ватель, – заговорил он наконец, – вы замужняя женщина, но без особых затруднений признаетесь, что провели ночь с любовником?
– Ну и что?
Сама интонация Дианы сделала вопрос председателя нелепым.
– Такие свидетельские показания не создадут вам проблем с супругом?
У нее на лице появилась широкая улыбка: этот судейский решительно глуп.
– Я разве не сказала, что на тот момент он был в деловой поездке в Гонконге? Там у него есть другая женщина и двое детей.
У Мишеля Делажа вдруг сделался вид человека, опоздавшего на поезд и теперь бессмысленно стоящего на перроне. Мир Дианы Ватель был совершенно недоступен его пониманию.
Со своей стороны, Корсо надеялся, что генеральный прокурор вместе с истцом разнесут ее в клочья, уличат в нестыковке дат, обстоятельств или же найдут объяснение ее лжи, будь то любовь, или шантаж, или что угодно другое.
Но те не воспользовались своим правом допросить свидетеля. Как и с Юноной Фонтрей, они предпочли не связываться с женщиной, которая казалась столь уверенной в себе. Попытка как-то на нее воздействовать могла только усугубить ситуацию.
Зато вмешалась Клаудия Мюллер.
– Мадам Ватель, – сказала она, вставая, – у меня к вам единственный вопрос. В ту ночь вы были одна с Собески?
– Нет.
Гул голосов в зале.
– Погодите, – вмешался председатель, – вы всегда утверждали, что провели ночь с Филиппом Собески в интимной обстановке.
– Это не означает, что мы были вдвоем. Чем больше безумцев…
Судейского, казалось, заело.
– Но вы же никогда не упоминали о присутствии других партнеров!
– Никто меня об этом не спрашивал.
Шум в публике усилился. Председателю пришлось призвать взволнованную публику к порядку.
– Кто был с вами? – спросила Клаудия Мюллер, которая, по всей видимости, уже знала ответы на свои вопросы.
– Его настоящее имя мне неизвестно. Все зовут его Абель. Он кто-то вроде эксперта.
– Эксперта в чем?
– В удовольствиях. Он приходит поучаствовать, дать советы. Приносит с собой разные приспособления, стимулирующие препараты. Настоящий профи.
Зал теперь был весь внимание: эта маленькая экскурсия в мир разврата захватила аудиторию.
– В котором часу он прибыл?
– Около полуночи.
– В котором часу он ушел?
– Около трех.
– На протяжении этих трех часов Филипп Собески не покидал вашего дома?
– Безусловно, нет. Он даже был весьма активен.
Снова смех. Председатель опять успокаивает зал.
– Очень милая история, но где же этот Абель? – бросил он со смесью гнева и фамильярности. – Почему он не фигурирует в нашем списке свидетелей?
Он обращался конкретно к мэтру Мюллер, которая ответила ему улыбкой:
– Фигурирует, господин председатель. На самом деле его зовут Патрик Бьянши, и он следующий вызванный нами свидетель.
Мишель Делаж невольно бросил взгляд в сторону прокурора, но тот уже рылся в своих записях в поисках свидетеля. Мэтр Софи Злитан, представитель истца, тоже сверялась с «дорожной картой» сегодняшнего дня.
Как они могли такое прошляпить?
69
Никто не обратил внимания на имя Патрика Бьянши в списке свидетелей. Никто его также не заметил бы ни в поезде метро, ни на избирательном участке. Этот мужчина среднего роста походил на спортивного тренера (на нем был адидасовский костюм). Около тридцати, стрижка ежиком, жизнерадостная физиономия, вздернутый нос, черные блестящие глаза. Он мог бы сниматься в рекламе корнфлекса, что-то вроде «завтрака чемпионов».
После того как свидетель должным образом представился, председатель набросился на него с живостью, граничащей с возбуждением. Его мотивы были не слишком ясны – то ли поиск истины, то ли удовлетворение собственного любопытства.
– Каков ваш род занятий?
– Официально я работаю звукоинженером в кино.
– Я говорю о других занятиях. Тех, которые имеют непосредственное отношение к предмету сегодняшнего заседания.
Тот покачал головой, потом обвел взглядом судейских и присяжных, словно желая удостовериться, что все его внимательно слушают. Очевидно, пробил его звездный час.
– Я что-то вроде привратника. Привратника при удовольствиях.
– А поподробнее?
– Я даю возможность клиентам зайти чуть дальше в реализации своих желаний, забыть запреты и цензуру нашего общества.
– И много у вас таких… любителей?
– Немало. Я помогаю усталым парам, любовникам с проблемами, влюбленным в поисках новых ощущений и…
Делаж прервал его:
– Как они вас находят? Как с вами связываются?
– Через Интернет.
– Как давно вы практикуете подобную деятельность?
– Лет десять. Я начинал в клубах свингеров, где и нашел постоянных клиентов. К несчастью, этот род деятельности не признается государством. Вот почему мне приходится вкалывать, чтобы шел стаж, я хочу сказать – чтобы получать пособие как внештатному сотруднику зрелищной индустрии…
В зале захохотали. Даже Собески выдавил улыбку. По мере того как заслушивались показания в его пользу, на лицо художника возвращались краски.
