ПРЕДИСЛОВИЕ
Жатвы много, а делателей мало.
Мф. 9, 34, 37.
Девять лет назад, знакомя русского читателя с героем исторического романа «Пекинский узел» графом Николаем Павловичем Игнатьевым, блестяще исполнившим свою секретную миссию в Китае, я уже чувствовал, что собранный мною материал о жизни и деятельности этого выдающегося человека, «льва русской дипломатии», как отзывались о нём современники, непременно потребует написания второй книги. Роман «Ключи от Стамбула» посвящён русско-турецкой войне 1877—1878 годов и всему тому, что ей предшествовало, ибо у всякой истории есть предыстория, первопричина, которая довольно часто ничуть не уступает следствию по яркости красок и силе интриги.
В предлагаемом читателю романе речь пойдёт о чрезвычайно сложных отношениях между Россией и Турцией, Балканским Востоком и Европой, так как во внешней политике давно бытует мнение, что «ключи мира принадлежат тому, кто владеет Балканами», а ими — всецело! — владела тогда Турция. Вот и выходило, что ключи от Стамбула (Константинополя) это своеобразные ключи от той мистической пяди земли, где Свет и Тьма сходятся стенка на стенку, не на живот, а на смерть, но смерть особенную — во Христе! — и, значит, вечную. Об этом никогда не забывал главный герой романа граф Николай Павлович Игнатьев, прямой потомок святителя и чудотворца московского митрополита Алексия, об этом должны помнить живущие ныне и те, кому в свою очередь придётся отстаивать честь и достоинство России.
Роман «Ключи от Стамбула» основан на реальных фактах. Его центральными фигурами являются государь император Александр II, султан Абдул-Азиз, российский канцлер князь Горчаков и Николай Павлович Игнатьев — профессиональный военный разведчик, дипломат, вовлечённый вместе со своими сотрудниками в круг роковых обстоятельств, запутанных, как нити дворцовых интриг, достоверных, как ковчег Завета, и мистических, словно исходная точка Вселенной.
Автор
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЖЕРТВА РЕВНОСТИ ИНТИМНОЙ
Глава I
Поднявшись по привычке в шесть часов утра, генерал-адъютант Свиты Его Величества Николай Павлович Игнатьев, отметивший на днях своё тридцатидвухлетие, поцеловал жену, перекрестил годовалого сынишку, мирно посапывающего в своей детской кроватке, испросил у Бога милости и стал собираться на службу.
Его камердинер Дмитрий Скачков, добродушный богатырь с небесно-ясным взором, помог ему надеть мундир, поправил аксельбант, проверил, не низко ли свисает сабля, немного подвысил её и, сделав шаг назад, сказал довольным голосом: «Теперь хоть во дворец, хоть под венец».
— Под венцом был, а во дворец пора, — живо ответил Игнатьев, но весёлая улыбка, тронувшая его губы, быстро сошла с лица. Сказалась бессонная ночь, в течение которой он так и эдак кроил-перекраивал в уме канву вчерашнего спора с князем Горчаковым, человеком, прямо скажем, весьма «нессельродовских» взглядов на внешнюю политику России. Суть их разногласий давно была ясна обоим и касалась «больного человека», как в высших сферах называли Турцию, впадавшую время от времени в голодные обмороки из-за крайней расточительности её нового правителя султана Абдул-Азиза. Будучи главой Азиатского департамента, Игнатьев предлагал своему шефу внимательнее присмотреться к новому владыке Порты Оттоманской, с пониманием отнестись к его переустройству государства на европейский лад, во что бы то ни стало заручиться его дружбой и, не упуская времени, укреплять позиции России на Балканском полуострове. А «старик», как за глаза именовали князя Горчакова в Министерстве иностранных дел, коим он неспешно управлял-руководил с апреля тысяча восемьсот шестьдесят второго года, вместо дельного ответа пренебрежительно фыркнул.
— Дружба с султаном мне и даром не нужна.
Игнатьев начал возражать.
— Ваша светлость, Восточный вопрос существует и нам от него не уйти. Поэтому я полагаю, что в наше сумбурное время уже не достаточно для статуса России как великой империи ограничиваться моральной поддержкой православия. Нам надо самым спешным образом закладывать основы будущей государственности балканских народов.
— А кто против? — отозвался князь. — Я лично «за». — Но без восстаний, мятежей и революций.
Александр Михайлович снял с переносицы очки и, подышав на стёкла, стал отстранённо протирать их чистой, приготовленной заранее салфеткой, как бы давая тем самым понять, что не потерпит вольнодумцев в своём ведомстве — сотрёт их в порошок.
Игнатьев подался вперёд.
— Полностью разделяя вашу точку зрения, касающуюся восстановления позиций и территории России, утраченных после Крымской войны, я, тем не менее, хочу сказать, что потрудившись в Азиатском департаменте, выработал своё видение русской политики на Балканах.
— Оно мне известно, — хмуро отозвался князь и стал оценивать чистоту стёкол на свет, то отводя руку с очками от глаз, то приближая их к лицу.
— Тем более, — продолжил свою речь Николай Павлович. — Заботясь о независимости братьев-славян, мы вправе надеяться, что их государства станут нашей опорой при решении в интересах России проблемы проливов. Последние при известных условиях могут быть в любой момент открыты султаном для военного флота враждебных нам держав, что создаёт конкретную угрозу южному побережью нашей страны и мирной жизни на Кавказе. Я не исключаю возможности прямо договориться с Портой об изменении режима проливов в пользу России.
— Пустое дело! — отмахнулся князь. — Ваши фантазии не сочетаются с реальностью.
— Но, почему же фантазии? — не согласился с ним Николай Павлович. — Думая о будущем России, я считаю необходимым, чтобы славянское знамя принадлежало русскому царю.
— Да вы смутьян, а не политик! — гневно воскликнул Горчаков. — Думайте, что говорите. — Он спешно вооружился очками, поправил их на переносице, но тут же снял и отложил в сторону. — Ваша идея вредоносна и опасна. Она ведёт к вооружённому конфликту с Австро-Венгрией! Я ни за что не поддержу её, и баста! — Он хлопнул по столу ладонью и сердито поджал губы.
Игнатьев не сдавался, развивал свою идею.
— Если нам удастся зародить и воспитать в славянах чувство преданности императорской России, мы добьёмся того, что их земли на Балканах послужат отличным плацдармом для оборонительных и наступательных продвижений России на юге.
— Звонки бубны за горами, — мрачно покосился Горчаков. — Тут не знаешь, что случится завтра, а вы, словно ребёнок, увлекаетесь игрой воображения. — В словах вице-канцлера послышалась усталость человека, не желающего больше толочь в ступе воду. — Без союза с Германией и Австро-Венгрией нам не выйти из международной изоляции. Ступайте.
Николай Павлович встал, учтиво поклонился и уже в дверях услышал: — Если вы хотите занять моё место, то нам не сработаться.
