— Я полагаю, не меньше десятка, — ответил атташе, думая о том, что любой вражеский броненосец, только что спущенный на воду, в орудийных башнях которого вот-вот станет синё от порохового дыма первых пристрелочных залпов, для военного разведчика это чрезвычайно важный объект, своеобразный бабушкин сундук, снизу доверху набитый секретными техническими новшествами. Просто на них нужно иметь особый нюх военного агента. Вот почему шифровальщики российского посольства ночи напролёт секретят спешные «корреспонденции» и донесения, отправляемые в Генеральный штаб. Донесений много, но мидовских инструкций и депеш гораздо больше. — Порта нас боится самым откровенным образом. Точно также, как Британия боится Франции.
Николай Павлович ответил несогласием.
— Англия никогда не боялась Франции, помешанной на мысли о своём величестве и погрязшей в болоте политических интриг, подспудно приводящих к революциям. А вот галлы боятся англосаксов и подгавкивают им с великой радостью. Их не спрашивают, а они сплясывают. На протяжении многих столетий политика Франции в отношении России это такая, доложу я вам ядовитая гадина! — Он скривился, как от зубной боли. — Не приведи Господь! Одни её масонские поползновения вызывают чувство омерзения и, если хотите, опаски, требующей самых решительных действий против этой злючей твари.
— Я тоже так считаю, — решительно сказал Франкини. — Мне даже с моим коллегой, французским атташе, пришлось крепко поспорить. Он убеждал меня, что гуманизм эпохи «возрождения» в кавычках дал возможность человеку ощутить себя всесильным, и что homo sapiens теперь просто обязан чувствовать себя никем иным, как Богом на земле. Вот, до чего договорились суесловы, разглагольствуя о «новом времени и новом человеке».
— Хотя Христос нам говорит о временах последних, но никак не новых, — чутко заметил Игнатьев, хорошо знавший тексты всех четырёх Евангелий.
— Что касается меня, — продолжил свою мысль Виктор Антонович, — то я искренно считаю, что эти, так называемые, «просветители» человечества являются по сути дела самыми оголтелыми помрачителями общественного сознания. Истинными мракобесами.
— Всё так, — сказал Николай Павлович. — Они бесстыдно именуют себя носителями «новых» идей, а сами исподволь ниспровергают вечные идеи мира, добра и любви. — Он собрался с мыслями и вновь заговорил — жёстко и прямо: — Можно и должно бороться за свободу нации, но бороться за права человека, это, по-моему, глупость или заведомая подлость. Разложение общества.
Чтобы как-то успокоиться, Игнатьев медленно прошёлся от стола к окну.
На улице шёл мокрый снег, лепился к стёклам, оседал на шляпах и зонтах прохожих. Вдоль Большой Перской улицы, отталкивая от себя синие сумерки, жёлтым светом загорались фонари. А в остальном всё было, как всегда. Катились экипажи, стучали копыта, с грохотом и скрипом протащилась сельская арба. Принюхиваясь к мостовой и огибая лужи, куда-то понуро бежала дворняга.
Николай Павлович скрестил руки на груди и повернулся лицом к своему атташе.
— Я не дерзну отрицать или подтверждать союз масонов с дьяволом, ибо всё, что мне известно об этих несуразных личностях, собрано и представлено к изучению как правило, самими этими людьми; опять же, с позволения их верховных кукловодов. Но я убеждён, что внутренний устав и цели этого тайного ордена, остающиеся во многом неясными и противоестественными, вполне оправданы логикой борьбы добра и зла в нашем святом и грешном мире. Вы вправе спросить меня, для кого их цели остаются неясными? — отходя от окна, обратился он к полковнику Франкини и направился к столу, на котором лежала карта Стамбула. — Прежде всего, для тех, кто в силу долга или обстоятельств подвизался объяснять необъяснимое, пополнив сонм философов с учёной степенью и въедливым умом. А мы ведь с вами практики, не так ли?
Глава XIV
— Ваше высокопревосходительство, — обратился полковник Франкини к Игнатьеву, — я помню вашу просьбу относительно франко-армянского Протокола. Мне удалось кое-что сделать, но этого пока что не достаточно, чтоб в сердце всколыхнулась радость.
Виктор Антонович смущённо улыбнулся. Похоже, он и сам был изумлён своей высокопарностью: ведь не коронованная особа стояла перед ним, не султан и не великий везир, а молодой русский посол, свой брат, разведчик, нисколько не заносчивый, открытый и простой в общении.
Игнатьев понимающе кивнул: в таком серьёзном деле, как поиск таинственного Протокола, излишняя спешка лишь навредит. Полковник Франкини выказывал себя отличным профессионалом, способным выполнить труднейшее задание, не говоря уже о том, что он прекрасно разбирался в самых сложных политических коллизиях и, приступая к новой операции, блестяще разрабатывал свои хитроумные планы. Про таких обычно говорят: «Из маслобойки гармонь сделает».
— Ладно, — сказал Николай Павлович. — С Протоколом дело не горит. Всё равно я сейчас другим занят: турецкое правительство затеяло переговоры по устроению новой Румынии, и я намерен участвовать в них самым решительным образом.
— На стороне султана? — догадался атташе, хорошо помнивший слова Игнатьева: «Без благосклонности Абдул-Азиса нам проливов не видать».
— Против Габсбургов и лондонского кабинета, — пошевелил локтями Николай Павлович, смешно изобразив ковёрного борца. — Мне предстоит серьёзнейшая схватка с лордом Литтоном. А он педант, зануда, каких мало. Придирчив, холоден, рассудочен. И всё ему не так, и всё-то ему плохо. Но терпелив, вынослив, как осёл. Он может сутками сидеть в своём любимом кресле, дымить изжёванной сигарой и… не покидать переговорной комнаты.
— Игнатьев вновь прошёлся от стола к окну, глянул в него на улицу, отметил, что один фонарь погас, а на других скопились шапки снега, и, возвращаясь назад, вновь заговорил о беспокоивших его переговорах. — Дебаты по Румынии предстоят жаркие! Намного жарче тех, которые мне уже приходилось вести с лордом Литтоном и в которых по сей день мне приходится участвовать.
— По критскому вопросу? — спросил Виктор Антонович.
— Да. Тамошние греки мне доносят, что против малочисленных и плохо вооружённых повстанцев, сражающихся из последних сил с отрядами карателей, турок натравливает британский консул, нашедший общий язык с местным пашой. А вы ведь знаете: от губернатора зависит многое. В том числе и отношение к повстанцам.
— А что французы? — соболезнующим тоном полюбопытствовал Виктор Антонович.
— Уклонились от защиты христиан, — с презрением сказал Николай Павлович. — Заперли ворота консульства — и здрасьте! Моя твоя не понимай.
— Постучала сирота во царёвы ворота, — подхватил Франкини. — А в Кандии я был: городок старый. Улочки тесные, узкие. Случись резня — тут все и лягут.
— Ситуация скверная! — заключил Игнатьев. — Турок глуп и дик: от вида крови свирепеет. Но кто его всё время подбивает на резню? Британцы и французы! — Карие глаза его сердито потемнели.
Видя его взвинченное состояние, Виктор Антонович решил увести разговор в сторону, в область старинных и загадочных преданий, тем или иным образом связанных с тайнами российского престола, которые можно нанизывать на нить любой беседы, словно бусы. — Николай Павлович, а вы слышали что-нибудь о легендарном «Отречении» Анны Петровны?
