Его сила вливалась в меня, а я тянулась к нему, словно была умирающим от жажды путником и никак не могла напиться. Ник прошептал мне на ухо что-то по-немецки хрипловатым, очень личным голосом, и я, хотя учила в школе немецкий, не разобрала слов, но понимала смысл, потому все границы между нами были стерты.
— Я ждала тебя так долго! — пробормотала я, изо всех сил впившись пальцами в его плечи, пытаясь вжаться в него еще плотнее, хотя это было невозможно…
А потом я тихо, чтобы он не заметил, целовала его в родинку, расположенную чуть выше левого соска, и думала о том, что мне больше совершенно нечего желать. И в этот момент, когда мне было так хорошо, как никогда, я внезапно почувствовала на себе холодный, презрительный взгляд.
Медленно повернув голову, я встретилась глазами с Гретхен.
В ее взгляде было холодное презрение, а изящные губки искривила усмешка. Она презирала меня и в то же время, кажется, ревновала.
— Что-то не так? — Ник приподнялся на локте.
Оказывается, он не спал.
— Все нормально, — отозвалась я, все еще не в силах отвести взгляд от куклы.
— Она нас осуждает?
Я не удивилась, что Ник прекрасно понял, что именно происходит. Любой другой бы не понял, но только не он.
— Она просто не знает тебя, — пробормотала я, уже понимая, что говорю глупости. — Ты будешь смеяться, и это правильно. Она же всего лишь кукла.
Он накинул на себя покрывало, словно застеснялся под ее пристальным взглядом.
— Я не стану смеяться, — серьезно заверил Ник. — И вправду неудобно, что так получилось.
Он смотрел не на меня, а на куклу, и так, словно действительно чувствовал перед ней вину. А вот взгляд у куклы словно бы неожиданно смягчился, наверное, ей понравилось то, что Ник перед ней извиняется.
1974 год, апрель
Борис махом опрокинул в себя стопку и с тоской посмотрел на желтые обои. Если бы не Лена, он бы не остался в бывшей родительской квартире, а лучше и вовсе уехал бы куда-нибудь на Север. Там и денег больше, и подальше от того, что он всеми силами старался забыть. Но Лена не могла без столицы. Работа костюмером на «Мосфильме» дарила ей истинное счастье, она и дома все время шила, доставая дефицитные ткани, придумывала необыкновенные фасоны, и к ней всегда выстраивалась очередь из клиенток — то, что она делала, уж никак не сравнить со скучным ширпотребом. Она и Боре сшила модные брюки, узкие вверху и с широкими штанинами, такие, что, надевая их, Борис не узнавал себя, казалось, что в зеркале отражается артист.
— Ты у меня самый красивый! — говорила Лена и целовала его куда-то в район подбородка.
Смешливая, не столь красивая, сколько обаятельная, по-домашнему милая, она привлекала к себе внимание своей живостью и приветливостью.
Он любил Лену так, что готов был для нее на все. Даже на возвращение в эту проклятую квартиру, даже на соседство с ужасной куклой, которая до дрожи пугала его с самого детства. Нет, сейчас он, разумеется, не верил в то, что кукла может прийти к нему ночью, и все же эта фарфоровая мадемуазель вызывала неприятное чувство, во многом замешенное на воспоминаниях о том, как ее любила мама.
— Это семейная реликвия. Мы должны сохранить ее и передать нашим детям и внукам, — говорила Леночка. — Только посмотри, какая она красавица! А платье!.. У нее чудесное платье, я только чуть-чуть его подновила, и оно выглядит изумительно!
И Борис не возражал. Не потому, что присоединялся к мнению жены, а потому что не мог с ней спорить, особенно в то время, когда она вынашивала их ребенка.
Теперь Лена в больнице, его не пускают в отделение для рожениц и гоняют из-под окон, где периодически появляются обалдевшие от счастья папаши. Для него каждый день в отсутствие Лены тянется, словно вечность, а квартира выглядит пустой и угрожающе унылой.
Собрав в кулак край скатерти, Борис изо всех сил сжал пальцы. Если бы только можно было так сжать время!.. Если бы только можно было знать, что с Леной все в полном порядке. Да, на дворе не девятнадцатый век, но все же он сходил с ума от одной только мысли, что она сейчас мучается. У нее была тяжелая беременность, и за это время Борис, кажется, постарел лет на десять. Наверное, не стоило заводить ребенка, но Леночка так этого хотела…
Он налил еще стопку и проглотил теплую водку, не ощущая вкуса.
А проклятая кукла пялилась на него, смотрела в спину насмешливо и презрительно.
Он встал и завернул ее в одеяло, лишь бы не видеть. Но даже через одеяло ее настойчивый взгляд беспокоил и преследовал в любом углу квартиры.
Решение оказалось простым до гениальности.
Можно прямо сейчас взять и вынести ее на помойку. Лена, конечно, огорчится, но, пожалуй, так будет лучше. Не нужно, чтобы эта кукла пялилась на их ребенка и пугала его по ночам. Стоит решительно пресечь зло. На то он и мужчина, чтобы совершать такие поступки и охранять свою семью.
За окном было темно. Круглый будильник на смешных ножках показывал без пятнадцати десять. Выходить из дома не хотелось, и все же Борис натянул ботинки, взял куклу, прямо как она была, в одеяле, и, хлопнув дверью, стал решительно спускаться по полутемной лестнице. На площадке тревожно мигал свет, а сердце отчего-то замирало, как в далеком детстве.
— Ты уже никому не навредишь, — пробормотал Борис сквозь зубы. — Разве что помоечным крысам. Они наверняка подохнут в твоем присутствии.
Кукла не ответила, но лампочка за его спиной замигала еще суматошнее и погасла.
Он на ощупь открыл тяжелую подъездную дверь и, пройдя через двор, к мусорным бакам, бросил свой сверток и отряхнул руки, словно запачкался. Борис и вправду ощущал себя грязным, а на ладонях, казалось, запеклась кровь. Он поднес их к самым глазам, разглядывая в тусклом свете фонаря, но бурых потеков так и не увидел. Померещилось. Из-за этой чертовой куклы ему всегда мерещилась всякая гадость.
После теплой квартиры на улице было пронизывающе холодно, но он не спешил возвращаться. Нет, надо все же поискать варианты и обменять квартиру. Он избавился от куклы, избавится и от квартиры. Пусть даже с потерей квадратных метров, лишь бы сбыть с рук, лишь бы не ходить по этому полу… Их старая квартира, расселенная коммуналка, еще хранила в себе страшные воспоминания.
При воспоминании Борис крупно вздрогнул. Перед глазами встал пол, испачканный уже застывшими бурыми потеками. Сколько бы Леночка ни мыла его с порошком, Борис все равно видел эти уродливые пятна.
Небо над головой было темным, беззвездным. Борису вдруг захотелось упасть на землю и глухо завыть, и тут же, словно в ответ на его мысли, где-то неподалеку послышался надрывный ужасающий вой.
Он уже давно не был маленьким мальчиком и ничего не боялся, но тут вдруг испугался так, что кровь заледенела в жилах. Борис побежал к подъезду, ощущая спиной чей-то недобрый и настойчивый взгляд. Оборачиваться он не стал и не остановился, пока не оказался в квартире за запертой на замок дверью. Трясущимися руками он налил себе очередную стопку, с удивлением отметив, что бутылка, оказывается, опустела.
