— Дочка? Решила устроить сюрприз?
— Да, — я потащила его в кабинет — пыльный и тесный, даже по царившему здесь беспорядку было заметно, как отец ненавидит это место. — Типа того. Мне нужно с тобой поговорить о твоей бабушке.
Взгляд отца тут же затравленно заметался.
— А что говорить? Я ее не помню, — пробормотал он, отводя глаза.
Я знала, к кому обратиться. Отец — единственное слабое звено в нашей семье. Вообще-то использовать его слабость всегда казалось мне не слишком честным, это почти как обижать ребенка, однако разве был у меня сейчас другой выход?
— Папа, — я обошла его и заглянула в лицо. — Ты должен рассказать мне о бабушке. Почему от меня что-то скрывают? Потому, что я на нее похожа? Так?
Отец вздрогнул.
— Нет, не придумывай, — забормотал он весьма неубедительно.
— Ну конечно! — я отодвинула в сторону какие-то бумаги и уселась на стол. — Твой отец запретил рассказывать правду. Разумеется, дедушка Боря лучше знает, что для нашей семьи хорошо и как нужно поступать в каждом случае. Он всех нас готов построить в линейку!
— Да что ты о нем знаешь?! — не выдержал отец. — Он был вынужден принять на себя ответственность!
Он замолчал, очевидно осознав, что в запальчивости сболтнул слишком много. Мои расчеты оправдывались. Если я и сумасшедшая, то вовсе не глупая. Так что, наверное, не все так уж плохо.
— Расскажи, — я наклонилась к нему. — Что произошло с бабушкой? Она… — говорить отчего-то стало сложно. — Она сошла с ума, ведь так?
Отец бросил на меня быстрый взгляд, в котором ощутимо сквозила паника.
— Ты знаешь… — пробормотал он тихо и плюхнулся на стул так, словно ноги уже его не держали.
Я молчала, ожидая продолжения, и оно последовало.
— Я никогда не видел бабушку Нату, и от меня долгое время скрывали, — заговорил отец быстро. Слова полились из него бурным потоком, словно прорвало плотину. — Она закончила свои дни в дурке. Умерла, когда я был уже вполне взрослым, но до этого времени я даже не знал о ее существовании. Оказывается, отец часто навещал ее тайком. Потом я понял, что, видимо, в эти дни он был особенно не в духе. Возвращался от нее хмурый, как грозовая туча, и даже с мамой не разговаривал, хотя буквально обожал ее. Через полгода после того, как бабушка умерла, я случайно нашел свидетельство. Рылся в бумагах и нашел. Отец не хотел мне ничего говорить, но как-то разозлился на меня и сказал, что у меня дрянные гены.
Я слушала его сбивчивые признания молча. Самые худшие предположения оправдывались. Я ожидала чего-то подобного, но тем не менее слова отца потрясли меня. Каждое казалось выпущенным в меня камнем и приносило буквально физическую боль. Дрянные гены… Дурка… Мой диагноз оправдывается?
— Но я не сразу узнал самое главное… — Отец запнулся и посмотрел на меня.
Что же может быть важнее новости про, вероятно, передающееся по наследству сумасшествие?
— Мой дед, Николай, очень ее любил и опекал, — отец достал сигареты и закурил, не обращая внимания на то, что тесный кабинет тут же наполнился отвратительным сизым дымом. — А она его убила.
— Что?
Я не могла поверить собственным ушам.
— Она убила своего мужа, твоего прадеда, — продолжал отец, глядя на сигарету. — Их обнаружили соседи по коммуналке. Мой отец тогда был на занятиях.
Я протянула руку и взяла сигарету из лежащей на столе мятой пачки, к крышке которой прилипло несколько окурков, и тоже закурила, тут же закашлявшись.
Отец никак не прокомментировал это, хотя в моей семье не знали, что я курю. Я тоже смотрела на свою сигарету. Сейчас она занимала меня гораздо больше, чем все остальное. Я видела, как скапливается на ее кончике столбик пепла и как он потом падает на пол, мне под ноги. То же самое происходило сейчас и с моей собственной жизнью.
Наверное, уж лучше бы семейные скелеты оставались в своем шкафу.
1965 год, сентябрь
— Я не буду тебя слушать! — Наташа изо всех сил зажала уши руками. — Я не сделаю этого! Не сделаю!
За стеной завозились соседи. Коммуналку расселили и перепланировали, теперь вся квартира принадлежала одной семье, но стены-то были картонными, все слышно. Наташа испуганно вздрогнула. Ее худенькая фигура сгорбилась. Соседи уже не раз жаловались на нее Коле. Не нужно привлекать их внимание. Лучше затаиться и сидеть как мышка.
— Ты меня не заставишь! — проговорила она, на этот раз шепотом, едва слышно.
Гретхен молчала, и в ее молчании ощущалась презрительная насмешка.
— Я не могу! — в горле встал ком, мешающий дышать.
Наташа все пыталась продышаться, но только царапала отросшими ногтями горло, словно хотела его разорвать.
— Ты… Это ты… — прохрипела она.
Гретхен снова не ответила, но Наташа знала, что она скажет. Этот разговор повторялся уже не в первый раз.
Гретхен всерьез считала Николая своим врагом, и все уверения в обратном оказывались бесполезны. И вот однажды она напрямую сказала: «Или он, или я».
Выбрать было невозможно, и Наташа почувствовала себя лисой, попавшей в капкан. Чтобы выбраться, нужно отгрызть собственную лапу. Это очень больно и очень страшно. Наверное, легче бы уйти самой. Встать на подоконник — и шагнуть в акварельную синеву неба. Может, в этот момент и не упадешь даже, а напротив, взлетишь — туда, за облака. Но, увы, делать этого было нельзя: Гретхен строго-настрого запретила. Зато поставила перед выбором.
И чем дольше Ната тянула, тем хуже становилась ситуация, тем больше увеличивался в горле комок.
Коля, кажется, что-то понял. Один раз, когда Наташа подошла к нему со спины, он вздрогнул. Он ее испугался.
— Он боится, что ты его опередишь. Он хочет погубить меня, а затем убьет и тебя, — объяснила Гретхен.
Наташа знала, что за ней следят. Ужасная толстая женщина, приходившая помогать по хозяйству, очень громко топала, сопела, а еще лезла во все, подглядывала, а однажды даже осмелилась прикоснуться к Гретхен. Тогда Наташа кричала так, что прибежали соседи. Конечно, они поверили хитрой толстухе, которая сказала, что, мол, всего лишь хотела стереть с куклы пыль. Она называла Гретхен куклой и даже не видела того, что на самом деле та — живая. На Наташу посмотрели как на сумасшедшую, а Коля потом долго разговаривал с Наташей, кажется, просил о чем-то, она не вникала.
Из прихожей послышался звук открываемой двери, затем кто-то быстро и решительно затопал в направлении ее двери. Ната сжалась еще сильнее.
Распахнулась дверь, и по глазам резанул электрический свет. Так больно, что она не удержалась от крика.
Вошедший в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние и подхватил ее, крепко прижал к себе.
— Ну что ты, что ты, маленькая! — послышался у уха голос. — Почему сидишь в темноте?
