Я достала телефон. Двадцать восемь пропущенных вызовов. Несколько от Кости, штук пятнадцать от Ника, ну и еще от моих родных — отметились почти все.
На глаза стали наворачиваться слезы. Ну вот опять я выгляжу как дура. По взгляду Ника видно, насколько странное и асоциальное у меня поведение. Как раз подходящий вклад в копилку прочих странностей. Я отвернулась, чтобы он не видел исказившегося лица. Сейчас опять заплачу. Позор! Надо сдержаться, но как? Откуда взять силы?
— Ты плачешь? — Он неожиданно обнял меня и прижал к себе. — Ну что ты! Не плачь! Пойми, я очень о тебе беспокоился. Я тебя люблю, и все родные тебя очень любят. Ну не расстраивайся!
Он принялся целовать меня, а я вздрагивала — слишком резкой оказалась перемена.
— Ты обиделась? — Ник заглянул в мои глаза. — Ну не обижайся! Знаешь, чего я только не придумал за это время. Я очень боялся, что с тобой случилось что-то плохое. Пожалуйста, больше так не делай. Слышишь? Я тебе мешаю? Ты не хочешь, чтобы я был рядом?
— Нет, это не так, — я слегка отстранилась. — Я хочу, чтобы ты был рядом, но иногда всем требуется побыть в одиночестве, — бормотала я, с удивлением замечая, что оправдываюсь и действительно чувствую свою вину.
— Это нормально, — кивнул Ник и потянул меня на кухню. — Но в следующий раз, пожалуйста, сначала предупреди меня, что собираешься побыть одна. Просто чтобы я знал, что с тобой все в порядке, ты в безопасности. Хорошо?
Зазвонил телефон, что избавило меня от ответа. Однако пришлось теперь объясняться с мамой, которая оказалась настойчива не меньше Ника. Вопрос: «С тобой точно все в порядке?» в тех или иных вариациях прозвучал за время короткой беседы раз десять.
А ночью мне приснилась Гретхен.
Мы сидели с ней за кукольным столиком и пили чай из кукольной посуды. Разумеется, понарошку — никакого чая в чашке не наблюдалось, а пирожное, которым угощала меня Гретхен, оказалось сделанным из песка. Мне почему-то было неловко отказаться, и я пихала этот песок себе в рот. Он царапал горло, перекрывал дыхание.
— Ты расстроила Ника, — говорила Гретхен, словно не замечая моих мук. — Нельзя быть настолько безответственной. Только сумасшедшие могут делать то, что они хотят, и не отвечать за свои поступки. Ты сумасшедшая?
— Нет, — я закашлялась, давясь проклятым песком.
— Ты уверена? Твоя прабабка была сумасшедшей, я очень хорошо помню, — улыбнулась Гретхен. — И ты на нее очень, очень похожа. Знаешь, когда она решила убить своего мужа, даже мне было не по себе. Видела бы ты ее глаза!
Я проснулась, ощущая, как бьется в висках пульс и как болит горло, словно я и в самом деле наелась песка.
Ник спал рядом тихо, словно младенец, — он лежал на спине, закинув за голову одну руку. Я наклонилась к нему и в свете заглянувшей в окно луны различила, как ангельски безмятежно его лицо, как красивы очертания скул, подбородка и носа. Ник спал так сладко, что я позавидовала. Вот человек, не знающий душевного раздрая, человек с чистой совестью и кристальной душой. Мне бы хоть толику его спокойной уверенности! Спокойный и безмятежный сон — вот чего мне недостает!
Ник, очевидно почувствовав мой взгляд, завозился, пробормотал что-то по-немецки и повернулся на бок, ко мне спиной.
Я снова легла, но не смогла заснуть. Вместо этого принялась думать о Гретхен и о своей вине перед ней.
Меня оставили с Гретхен наедине в мой день рождения, и я чувствовала себя самой счастливой на свете. Тогда я уже понимала, какая это ценная кукла, а потому осмеливалась только робко прикоснуться пальцем к пышным оборкам ее дорогого платья. И тут она со мной заговорила.
— Я скучала, — сказала мне Гретхен. — Я ждала тебя. Теперь мы будем вместе.
Не помню, что я ответила на это. Кажется, сказала, что Гретхен должна слушаться бабушку и дедушку и что она будет жить пока что у них. Но кукла настаивала.
— Забери меня! Забери немедленно! — говорила она. — Ты не дашь никому нас разлучить! Твоя бабушка старенькая. Она может упасть с лестницы. Совершенно случайно. Старые люди часто падают.
— Ты плохая! Ты злая! Я тебя не люблю! — закричала я тогда и… бросила Гретхен на пол — вот тогда на ее нежной щечке и появилась царапина.
Не знаю, откуда у меня в то время возникла такая странная фантазия, будто кукла говорит мне жестокие вещи. Наверное, в голове что-то переклинило. А может, переслушала страшных сказок.
Разумеется, я не рассказала о том, что случилось, взрослым. Просто сказала, что кукла упала, а потом посмотрела на нее — и мне стало стыдно. Вот как сегодня, когда я заставила родных волноваться.
Хорошо, что я не рассказала о том, что случилось, родным, иначе они сразу бы решили, что я чокнутая, как прабабушка.
А я и в самом деле чокнутая?
Я заворочалась, но осторожно, стараясь не разбудить Ника. Откуда в моем детском мозгу родилась такая странная фантазия? Впрочем, главное — что это не повторялось. С тех пор кукла разговаривала со мной разве что во снах, но часто мне казалось, что ее лицо изменяется, на нем можно разглядеть то улыбку, то презрение.
1995–2000 годы
Он ненавидел эту проклятую куклу всю жизнь, сколько себя помнил. Она отравляла его существование и днем, и ночью. Было время, когда Борис уезжал и жил вдали от нее, тогда он почти забыл это ужасное фарфоровое лицо с ярко-сапфировыми глазами и презрительным изгибом губ. Почти забыл… Но стоило вернуться — и кошмар снова был с ним.
Кукла стояла за стеклом, и иногда он ловил ее насмешливый взгляд.
«Ну, кто кого? — словно спрашивала она. — Хочешь, сделай еще попытку избавиться от меня. Кого ты предпочтешь потерять: жену или сына? Или, может быть, обоих сразу? Давай попробуем! Поиграем! Я так люблю играть!»
Лена пришла в себя сразу по возвращении Гретхен, и Борис, глядя в насмешливо-довольное лицо куклы, не сомневался, что это ее проделки.
Она откровенно смеялась. Борис сжимал зубы так сильно, что слышал их скрежет, и проходил мимо. Он очень боялся, что кукла испортит жизнь и его сыну, однако мальчик отчего-то не обращал на Гретхен особого внимания. Понаблюдав за ним, Борис понял, что Сережа не боится Гретхен и не видит в ней ничего страшного и странного. С одной стороны, это было хорошо, с другой — внушало смутное беспокойство.
А еще он боялся, что в Сереже проснутся бабушкины гены. Говорят же, что и таланты, и черты характера часто передаются через поколение.
— С нашим сыном все в порядке, — повторяла Лена уже, наверное, в сотый раз. — Он очень здравомыслящий мальчик и, может быть, даже слишком реалистичный.
— С каких пор ты считаешь это недостатком? — усмехался Борис. — Разве в семье ученого серьезность и реалистичный взгляд на мир не должны поощряться?
— Знаешь… — Лена теребила угол очередной тряпки, которую собиралась превратить во что-то женское, черт знает во что. — Я боюсь, что ему недостает фантазии, воображения. Он… он даже врать не умеет!
