Замойский выпрямился, отпустил поручень. Нина поспешно отступила от него, прячась в тень.
Уже спускаясь в холл, он оглянулся – лишь теперь – и перехватил ее взгляд: грустный, слегка усталый.
Сразу под галереей, рядом с центральной лестницей, находился красно-черный барельеф с гербом рода Макферсонов: дракон на ней был красным, камень – черным. Под ним – девиз рода. Unguibus et rostro. Когтями и клювом.
Джудас ударил себя кулаками в грудь, сделал несколько быстрых вдохов. Снял фрак и швырнул его высокому мужчине, что стоял в дверях подвала. Замойский только сейчас разглядел его лицо и узнал – это был какой-то ассистент миллиардера.
Макферсон кивнул Замойскому.
– Пройдемся? – спросил неторопливо.
Не дожидаясь ответа, широко замахал руками, схватил Адама под правый локоть и повел на террасу.
Они миновали несколько сонно танцующих пар и свернули к юго-восточному углу; остановились лишь около каменной балюстрады.
Перед ними раскинулась свадебная площадь, наполненная дрожащими тенями, освещенная шарами мягкого света, заслоняемыми движущимися и неподвижными абрисами людей и предметов. Музыка плыла вместе с холодным воздухом, в котором все сильнее разливался запах озера, быстро отдающего тепло; однако самого озера отсюда они не видели.
Замойский вздохнул поглубже и ощутил, как оживает его тело, как проходит по нервам дрожь, отряхивая ржавчину. Даже холодный камень балюстрады под подушечками пальцев – теперь куда каменней, куда холодней. Так мир становится реальней: скачками в интенсивности ощущений.
Макферсон не отпустил Адама. Взгляд с расстояния в двадцать – тридцать сантиметров был словно выстрел в лоб – эти глаза, эти слегка искривленные губы, несколько глубоких морщин, все подчеркнуто резкой тушью отвердевающего тумана… это, несомненно, снова был тот придавливающий самим своим присутствием Джудас Макферсон, пред которым делался покорным даже Якса – взглядом, мимикой, жестом.
У Замойского были наготове вопросы, дюжина вопросов – словно коллекция отточенных ножей, но теперь, но с рукой Джудаса под своим локтем – полная беспомощность.
Джудас же бил прямо в лоб моргенштерном, бац, бац, бац.
– Видите ли, господин Замойский, на самом деле мы все вас обманывали. Увы, дольше уже не можем. У вас в голове такая аппаратура, такая контрольная сеть на мозге, и благодаря ей мы могли фильтровать раздражители, доходившие до вас. Но во время этого покушения случилось, м-м, прошу представить себе это как короткое замыкание, отказ программ машины. Конечно, я упрощаю; это слова, которые вы поймете. Что я теперь мог бы сделать. Мог бы приказать Сойдену, чтобы тот опробовал на вас программы грубой очистки памяти, поскольку уже слишком многое вы услышали и увидели; а то и вообще списать это тело в потери и считать вас по новой. Так или иначе, но оба эти выхода прервали бы нынешнюю линию вашей тождественности, ваш френ, а мне хотелось бы этого избегнуть. Я получил, м-м, представьте это как предсказание с высокой степенью достоверности – и оно убеждает меня, что вам суждено сыграть определенную роль, достаточно важную. Вы многое можете получить. Узнаете, насколько много. Между тем, я хотел бы попросить у вас прощения. Я поступал так, как мне казалось наиболее хорошо. Прошу меня простить.
Говоря все это – а говорил он глубоким, тонированным до полушепота голосом, – Джудас продолжал проделывать короткие быстрые движения: ладонями, головой, плечами, стопами. Разогрев боксера перед боем, электронная дрожь поврежденного автомата. Это отвлекало Замойского.
– Сэр, вы хорошо себя чувствуете? – спросил он.
Макферсон выпустил локоть Замойского, несколько отступил и пробормотал:
– Я только что вошел. Не лег еще лучшим образом.
– Вы снова измазали спину.
– Да? Проклятие.
Адам взглянул над плечом Джудаса и в парадных дверях замка увидел высокую фигуру ассистента. Тот держал в руке фрак Джудаса. Замойский кивнул на него. Макферсон обернулся. Словно по сигналу к нему подошла светловолосая женщина в платье с глубоким декольте (красивая грудь, бриллиантовое колье). Лицо ее дрожало в спазмах ярости, зеленые глаза были полны слез.
– Сукин сын, – прошептала и воткнула Макферсону в глаз распрямленный палец.
Движение было настолько безумно быстрым, что Замойский сумел прийти в себя только при виде бессильно падающего Джудаса – тот рухнул на колени, к ногам женщины, палец вошел по последний сустав, теперь она дергала руку, как безумная, крови было очень немного, почти совсем не было.
Замойский крутанулся на левой пятке и отвесил ей тяжелый полукрюк в подбородок. Услышал, как ломаются ее зубы. Она упала на террасу рядом с Джудасом.
Адам, шипя сквозь широко растянутые губы, тряс ушибленной правой рукой.
Поднял взгляд. Ближайшие танцоры находились ровно на середине террасы и вероятней всего даже не заметили, что произошло.
Наверняка все видел секретарь с фраком.
Он подошел, меланхолически выругался. Была у него коротко подстриженная борода и усы, темно-рыжие.
– Патрик Георг, – протянул ладонь Адаму. – Макферсон.
Замойский пожал ее над телами женщины и Джудаса своей левой рукой.
– Наверное, вам стоит позвонить в полицию.
Патрик Георг взглянул влево от Адама. Там закружилась цветная пыль. Пыль сгустилась в низкого азиата, одетого в ослепительно белые одежды.
– Ну? – рявкнул на него Патрик Георг.
– Император выражает глубочайшие соболезнования, – азиат поклонился, почти встав на колени.
– Император может надеяться на быстрое переформатирование, – процедил Патрик Георг.
– Император признает свою ошибку.
– Император сознательно не исполнил свои обязательства.
– Император укроет стахса Джудаса Макферсона в своей ладони.
– Несколько поздновато.
– Император приглашает в Дом. Теряем время.
– Император гарантирует, что никто не преступит Первую Традицию. Никаких осмосов, посредническая манифестация – самый узкий и наиболее защищенный канал. Фиксируй протокол во всем Фарстоне. От своего имени извинись перед словинцами.
Азиат повторно поклонился, после чего взорвался облаком серой пыли, которая тут же развеялась в вечернем воздухе.
Замойский демонстративно закашлялся, замахал здоровой рукой.
– Ну, да. Я, значит, теперь… Позвольте.
Обошел далеко стороной лежащие на полу террасы тела и стоящего над ними в дурацкой позе, с фраком в протянутой руке, Патрика Георга Макферсона и по широкой лестнице спустился на газон.
С подноса проходившего мимо кельнера он ухватил по очереди два бокала. В одном – алкоголь; во втором – вода. Выпил оба. Двинулся провокативно твердым шагом меж тенью и светом. Не был пьян. Был пугающе, неправдоподобно, непривычно трезв.
