Революции делают сытые.
Недовольные сытые, склонные к анализу и расчету. Понимающие, как использовать голодных, но не собирающиеся делиться с ними. Революции делают безжалостные циники, потому что смысл революции – в безжалостном и циничном изменении. Все остальное – перевороты и бунты – оставляет паровоз истории на старых рельсах.
Стержень любой революции – идея. Нет идеи – нет революции.
Хотите сохранить существующий порядок – лишите общество идей. Но человек без них не может. Парадокс в том, что стабильное общество оказывается еще более нестабильным, потому что движение заложено в природе человека. Движение – это жизнь. Идеи – двигатель движения, а значит, желая сохранить существующий порядок, вы должны наполнить общество безобидными для социального устройства идеями, в борьбе за которые человек будет растрачивать свой выдающийся потенциал поступательного движения. Потенциал должен быть оседлан, взнуздан и направлен в правильном направлении, как цирковая лошадь, знающая лишь безобидный бег по кругу. Стабильность требует создания устойчивой симуляции движения: придумать проблему, раздуть ее до уровня идеи и ломать об нее копья.
Не сложнее, чем доказать справедливость мироустройства при помощи безмозглых супергероев.
А что же настоящие идеи?
Они ждут своего часа.
Идея, то есть Слово, не способна умереть, как бы этого ни хотелось адептам существующего порядка. Умирают и ветшают оболочки, флаги и одежды, в которых Идея приходит в мир, но сама она – вечна. Можно вылить на нее потоки грязи, но испачкать они смогут лишь оболочки, флаги и одежды, потому что к Слову грязь не липнет. Можно попытаться исказить суть, нарядив Идею в лживые одежды, но рано или поздно они обветшают и свалятся, оставив подлинное Слово во всей его красе. От Идеи можно отказаться, но рано или поздно она вновь завладеет умами.
Потому что в начале всегда Слово.
И мы ему следуем.
Из дневника Бенджамина «Орка» Орсона
* * *
NY City, Midtown West
– Как ты познакомился с Феллерами?
– Правильно ответил на вопрос, – тихонько рассмеялся Джа. Но разглядев в глазах Карифы недоумение, немедленно объяснился: – Звучит нелепо, но в действительности так оно и есть: Феллер читал лекцию для старшей школы. В первую очередь, конечно, о науке и прогрессе и о том, какое место мы можем занять в жизни. Он увлеченно говорил об исследованиях и открытиях, но позже я понял, что уже тогда он стал интересоваться другими вопросами. Он спросил: «Что может сделать маленький человек?» И я ответил: «Сражаться».
Амин лежала на его груди: довольная, усталая, удовлетворенная. Она хотела просто поболтать, возможно, пошутить, возможно – перед следующим сексом, но вдруг поняла, что они разговаривают. По-настоящему разговаривают о том, что важно. И подумала, что ей это нравится: вот так разговаривать с мужчиной.
Со своим мужчиной.
– Он исполнил твою мечту? – улыбнулась Карифа.
– Это случилось позже, – обронил Джа.
– Когда ты научился сражаться?
– Когда я познал смысл этого слова. – Он вновь помолчал, покусал губу, но продолжил: – Я никогда не хотел быть похожим на отца, потому что совсем его не помню. Мне было шесть лет, когда его раздавил робогрузовик. Мама была очень хорошей, очень доброй женщиной, но, увы, глупой. Она не справилась с горем, поверила увещеваниям одного из наших соседей и переспала с ним. Мама искала тепла… – Винчи вновь покусал губы. – Во всяком случае, мне хочется так думать.
– Извини, – прошептала Амин. – Я не знала, прости.
Он не услышал.
– Потом мама переспала с братом соседа, потом были другие мужики… А потом закончились деньги и нам пришлось переехать в MRB «Infiniti», но все называли его «Алжир». – Джа выдержал короткую паузу. – Знаешь, что значит быть белой шлюхой в черном MRB? Нет… И уж тем более ты никогда не узнаешь, что значит быть сыном белой шлюхи в черном MRB. И не дай тебе бог когда-нибудь узнать. – Его ноздри раздулись, но голос остался спокойным. – Не дай бог…
– Чем все закончилось? – спросила Карифа. Одновременно обрадованная и ошарашенная его неожиданной искренностью.
– Маму выбросили из окна, – дернул плечом Винчи. – Думаю, для смеха. Или она им надоела. Или попросила расплатиться за услуги – не знаю, меня там не было. Когда я узнал, что мамы больше нет, то сбежал из «Алжира» и два месяца жил на улице. Воровал, если тебе интересно… Потом попался ювенальным полицейским, и мне впервые повезло: я оказался в благотворительной программе Феллеров, обрел приемных родителей, получил возможность выучиться… Но что-то внутри не давало мне покоя, и, наверное, поэтому я правильно ответил на вопрос.
– И познакомился с Б.Б. Феллером?
– Нет, – медленно ответил Джехути. – Тогда я познакомился с А.А. Феллером, предыдущим патриархом семейства. И с тех пор считаю его отцом.
– Никогда о нем не слышала, – произнесла Карифа, удобнее устраиваясь на груди любовника.
– А2 давно ушел на покой, – задумчиво сказал Винчи, ласково поглаживая ее волосы.
– Хочешь быть на него похожим?
– Я не смогу, – качнул головой Джа. – Я его просто люблю.
– Как отца?
– Да.
– Сильный ответ.
– Другого отца у меня не было.
– А у меня был, – вдруг сказала Карифа. – Но лучше, наверное, без него. – Искренность не могла остаться без ответа, и Амин поняла, что или расскажет Винчи все сейчас, или не расскажет никогда. – Он работал в большой студии, даже не режиссером, а помощником, и еще до моего рождения распрощался с мечтой написать хит – его музыка оказалась никому не нужна. Два его школьных приятеля стали миллионерами, напели себе огромные состояния, а он прозябал в MRB и бил нас: меня и маму. Бил, потому что только над нами у него была власть.
Карифа почувствовала, что Джа задрожал: от злости, от накатившего желания вскочить и сделать – защитить свою женщину, от того, что ее старую беду он счел своей.
– Думаю, однажды он бы забил нас до смерти, но его отец увидел на мне синяки, все понял, подстерег сына на лестнице и столкнул… Папа сломал шею. А дед стал помогать нам с мамой, и благодаря ему я оказалась в GS.
– Когда ты узнала, что твой дед убил твоего отца?
Амин улыбнулась, отдавая должное проницательности любовника, и ответила:
– Он рассказал перед смертью. А мама так и не узнала, я решила ее не тревожить.
– И правильно сделала.
Джа потянулся и поцеловал Карифу в губы. Просто так. Потому что захотелось проявить нежность. Потому что даже он, железный, начал сгибаться под давлением спятившего мира.
