Сегодня Орк явился в белом – странный выбор и для черной студии, и для черного настроения, что царило в мире. Но, может быть, он хотел гармонировать с небрежной белой надписью:
Может, хотел подчеркнуть чистоту своих мыслей? А может, хотел оттенить черные наручники, которые держал в руках.
– Я не революционер, орки мои, я – последний романтик революции. А романтика революции не в том, чтобы в муках, ненависти и крови родить новую версию мира. Это цель революции. То, ради чего все приходит в движение… Романтика революции в том, чтобы следовать ее идеалам. Чтобы мир изменился для всех. К добру или худу, к жизни или смерти, к ярости или любви, к надежде или сорвавшись в пропасть – но для всех. Романтика революции требует неукоснительного следования лозунгам. Если ты не хочешь идеала – ты не хочешь революции. Если ты не хочешь революции – тебя не должно быть. Если ты не веришь революции – тебя не должно быть. Если ты не дышишь революцией, а следуешь бизнес-плану – тебя не должно быть. Вы не хотели революции, орки мои, я не хотел революции, но она пришла, и я стал вашим потопом. И я стал Молохом для отцов революции, которой вы не хотели. Я заставлю отцов революции разделить с нами грязь, боль и kamataYan!
Он на мгновение сбился, показалось, что он подбирает нужные слова, однако самые внимательные зрители поняли, как сильно Орк устал. Не физически, а от слов, которые произносил. Которые был вынужден произносить. Устал от бьющей в лицо ненависти. От проклятий.
От того, что заслужил все это.
Но через секунду Орк взял себя в руки и продолжил прежним тоном:
– Я глубоко благодарен людям, которые придумали революцию по имени kamataYan, и считаю, что их бесчеловечность должна быть вознаграждена: сегодня они умерли. Таким образом, орки мои, вы подыхаете не в одиночестве. Я не могу спасти вас, но убил тех, кто начал революцию, которой вы не желали, убил тех, кому вы отдали право решать, судить и думать за вас. Убил, чтобы вам пришлось учиться всему этому заново. – Он бросил наручники на пол и усмехнулся: – Не благодарите.
* * *
NY City, Sivic Center
Гуннарсон умер ночью, так и не узнав, что kamataYan добрался до Нью-Йорка.
Врачи установили, что при взрыве офиса «Akkerman Ltd.» гиганта тряхнуло гораздо сильнее, чем показалось во время первичного, весьма поверхностного осмотра, проведенного в Хитроу английскими военными врачами. Они ведь даже анализы делать не стали, не говоря уж о том, чтобы запихнуть раненого в томограф, просто спросили, как он себя чувствует, ощупали, оглядели, сказали: «Контузия» – и отпустили. А ночью у Гуннарсона произошло кровоизлияние в мозг, и он умер во сне. Во всяком случае, именно так описала случившееся доктор Эдвард Спуни. Разговаривая с Карифой, она смущалась, тяжело вздыхала, однажды сбилась и запнулась, демонстрируя глубину переживаний. Ведь если ты переживаешь, значит, вроде и не виноват. Доктор Спуни переживала, потому что понимала, что смерть Гуннарсона лежит на их совести: решив, что гиганту требуется отдых, а не лечение, они не стали проводить комплексный осмотр, приняв на веру результаты обследования англичан.
И убили агента.
Спуни продолжала агрессивно расстраиваться, Амин молчала, и постепенно в голосе доктора стали проскальзывать панические нотки, она покраснела и вспотела, не зная, чего ожидать от привыкшего убивать агента, а Карифа поймала себя на мысли, что известие о смерти Гуннарсона не вызвало у нее особенной горечи. Гигант не успел подружиться с Амин, как Захар и тем более Рейган, и весть о том, что его больше нет, стала не трагедией, а статистикой.
«Прощай, дружище, ты был надежным товарищем…»
К тому же в конце разговора поступило экстренное сообщение о вспышке kamataYan, и смерть гиганта перестала иметь значение.
Потому что мир рухнул.
Известие о том, что в Нью-Йорк пробрался вирус, слух о сожженных Национальной гвардией особняках на Лонг-Айленде, пресс-конференция, на которой Гарибальди – известное всему миру «лицо WHO» – честно признался, что не знает, как лечить kamataYan; каждый из этих ударов тянул на полноценный нокаут, но Нью-Йорк сумел устоять. Военные, GS, полиция и муниципальные службы продолжали делать свою работу, зная, что их «тонкая красная линия» – последняя преграда на пути шествующего по миру вируса.
Нет, не преграда…
Военные, GS, полиция и муниципальные службы не могли остановить kamataYan, но в их силах было удержать Нью-Йорк от хаоса, и они удерживали. Разумеется, среди сотрудников нашлись трусы и дезертиры, бросившиеся спасать себя или семьи, решившие покинуть ставший опасным город и наткнувшиеся на кордоны Национальной гвардии. Были и такие. Но большая часть офицеров и агентов осталась верна присяге, и с их помощью мэр Нуаша сумела удержать город от превращения в Лондон. А тот факт, что кроме Лонг-Айленда kamataYan обнаружили только в Статен-Айленде, оставлял надежду, что город удастся спасти.
Береговая охрана блокировала зараженный боро, а на территорию остальных районов Нью-Йорка вошла Национальная гвардия, которая сразу дала понять бандам, что не допустит беспорядков: вертолеты и дроны в воздухе, роботизированные броневики на перекрестках, комендантский час и тотальный запрет на ношение оружия остудили горячие головы любителей грабежей и насилия. Второго Лондона не получилось, обитателям окраинных MRB не позволили начать погромы, и после естественной в таких обстоятельствах вспышки паники в Нью-Йорке наступило относительное затишье.
Но затишье – перед бурей.
Потому что все понимали, что как только kamataYan обнаружится за пределами Статен-Айленда, город взорвется.
– Жаль, что твое расследование не дало результатов, – произнес Митчелл, после того как агенты расположились в креслах. – Голова Орка нам бы сейчас пригодилась.
– Согласна, – осторожно ответила Карифа.
Джехути молча кивнул.
Вызов к директору GS поступил еще ночью: Митчелл сказал, что хочет получить полное представление о проведенном расследовании, но при этом добавил, что письменный отчет подождет, и эту оговорку Амин сочла подозрительной. Винчи с ней согласился. Из квартиры Карифы они отправились в госпиталь, затем – в «Бендер», строго к назначенному времени вошли в приемную директора службы и были приняты несмотря на то, что kamataYan изменил рабочий график Митчелла.
– Я хотел организовать пресс-конференцию, но атака на Нью-Йорк спутала все карты, – сказал директор, глядя только на Карифу. – В мировом медийном пространстве царит хаос, смешанный с жуткой паникой. Все жаждут правды и крови, а учитывая, что именно ты была лицом расследования, на публике тебе сейчас лучше не появляться, чтобы не стать козлом отпущения.
– Звучит разумно, – кивнула Амин. – Но как же вы, сэр?
– Я – привычная мишень, – пожал плечами Митчелл. – Я проворонил появление Орка, меня обвиняют в похищении вируса, я потерял Нью-Йорк, так что моя отставка – вопрос нескольких дней.
