— Я знаю, как сбежать, — в его взгляде и впрямь плясал безумный огонь.
— Ты спятил, старик. Отработанный шлак, в том числе людской, остается здесь навсегда — в дальних штольнях. Наверх поднимаются только тачки с самоцветами.
— И надсмотрщики, — он заговорщицки улыбнулся мне. — Если ты достанешь хотя бы один волос с головы какого-нибудь из надсмотрщиков, я приготовлю отвар, который превратит тебя в его брата-близнеца, — по крайней мере, на пару часов.
Я ничего не ответил и перевернулся на другой бок, но крючок уже засел глубоко. Через пару дней план созрел. Надо сказать, все надсмотрщики брились наголо, чтоб не завшиветь. Но не так давно в шахтерскую стражу за интрижку с женой знатного вельможи сослали столичного хлыща. Он донельзя гордился роскошной шевелюрой, даже расческу всюду с собой таскал и зеркальце: нет-нет, да и снимет шлем, уложит локоны, полюбуется, а потом спохватится, оглянется по сторонам — не видел ли кто. Так вот, я достал веревку и натянул ее в узком закутке одной из штолен — чуток пониже его роста. Надо сказать, пришлось изловчиться — от голода я ссохся, как сушеный боб, а он был здоров, как племенной бык-двухлеток. Когда все было готово, старик закричал, что нашел гигантский самоцвет, — все, кто был поблизости, разумеется, сгрудились. Надсмотрщик тоже прибежал. Ну и налетел на веревку, шлем откатился, а я уже тут как тут. Через пару дней старик принес варево, на вкус — что крысиный помет. Тело всю ночь ломало и тянуло, как на дыбе. Но я перевоплотился.
На прощанье старик, вцепившись костлявыми пальцами и так близко придвинув ко мне лицо, что я чувствовал смрад его дыхания, прошептал странные слова: «Однажды, на пороге смерти, ты снова встретишь ее, в новом обличье, но все ту же. И она воскресит тебя. Слово Ладмира»…
Грей замолчал. Сашка смотрела в догорающие угли костра, боясь поднять глаза. Сколько же Грею пришлось выстрадать по ее вине. И если бы не Ладмир… Три года назад, когда Сашка оказалась в Гриндольфе, сухопарый старичок с длинной белой бородой, в ветхих лохмотьях и босой, стал первым, кого она встретила в Заповедном лесу. Величайший маг, который тысячелетия назад скрутил время в бараний рог, создал бесчисленное множество более ранних слепков цивилизаций, как при обратной перемотке в кино. Он надеялся, что это даст человечеству шанс переписать историю набело: без опустошительных войн, гонений и бессмысленной жестокости избежать гибельного финала. Но чем более значительный временной промежуток стирался, тем быстрее становилось течение времени, и тем сильнее сужались границы мира. Ладмир скрепил этот рыхлый слоеный пирог осью Мирового Древа. Его корни пронзают тлен умерших цивилизаций, а крона шелестит в Запредельном мире, где движение времени ускорилось настолько, что перестало существовать вовсе.
Все это Сашка узнала уже позже, от Королевы лесных фей. Ладмир так и не открыл ей своего настоящего имени и не прибегнул к магическим чарам, даже когда черные всадники Кронка накинули на него аркан. Сашка помнила отчаяние и бессильную злость, которые бушевали в ее сердце, когда она провожала взглядом их фигуры, удаляющиеся по пыльной дороге. Когда, бросившись за подмогой в деревню, увидела на месте дома, где они вчера нашли приют, лишь дымящееся пепелище. Укрывшись в лесу, она случайно встретила медноволосую Эвейн и Тобиаса — хмурого тощего мальчишку, который стал ей верным другом и вместе с ней спустился в подземный лабиринт. И там, в логове василиска, случилось страшное и непонятное, что Сашка так и не смогла до конца осознать. А потому старалась об этом не думать. Как и о том, действительно ли она узнала Тобиаса среди бесшумно скользящих наемных убийц Кронка в шатре на рыцарском турнире, или же это была лишь игра теней от пляшущих огоньков свечей.
Глава 10
С каждым днем поток повозок, всадников и груженых телег на дороге становился все плотнее, и если слетало колесо с оси или же карета увязала в раскисшем суглинке, тут же возникал нешуточный затор. На шестой день около полудня бродячие музыканты, наконец, въехали в предместья столицы. Еще утром Сашка заметила купол огромного собора, черный на фоне рассветного неба. Казалось, сотни домиков, тесно прижавшихся друг к другу без видимого порядка, — это цветная галька, нанесенная течением реки к огромному булыжнику-собору. Как молчаливый страж, он взирал на путников, приближавшихся к городу.
У главных ворот по обе стороны от островерхой украшенной барельефами арки вздымались круглые башни высотой с пятиэтажный дом. Задрав голову, Сашка разглядела в нишах раскрашенные статуи короля и королевы. Вырезанные из дерева, они растрескались от дождей, покрывавшая их краска выцвела и облупилась. На пиках вдоль крепостной стены были насажены отрубленные головы — солнце и ветра задубили коричневую кожу, а глаза давно выклевали вороны. Джейби оглянулся на Сашку, желая удостовериться, что все это великолепие произвело неизгладимое впечатление на деревенского мальчишку, никогда прежде не бывавшего в большом городе.
В нос Сашке ударил ужасный запах. Неподалеку от городских ворот протекал ручей, вдоль топких берегов которого были беспорядочно свалены кучи мусора, черепки посуды, обглоданные кости и гниющая требуха. Над всем этим кружило облако черных мух. Полная женщина в грязном переднике, по щиколотку увязая босыми ступнями в раскисшей грязи, выплеснула ведро помоев. Двое полуобнаженных работников сгружали с телеги огромные зловонные бочки. Заметив копающуюся в отбросах вислоухую, покрытую черной шерстью свинью, Сашка зажала нос ладонью и отвернулась.
Как только они пересекли скрипучий деревянный мост, повозку окружила толпа чумазых мальчишек. Цепляясь за упряжь коней, они наперебой выкрикивали названия постоялых домов, где усталых путников встретят с распростертыми объятьями. Один из попрошаек, обутый в разношенные боты, которые месили грязь еще до его рождения, щедро раздавая тумаки направо и налево, вырвал поводья из рук товарищей.
— Сэр, я вижу, вы благородный господин! Вам не пристало останавливаться на ночлег где попало! Я отведу вас в достойное место!
— Не верьте этому прощелыге, сэр! Я из ваших мест, знавал ваших отца и брата! — завопил белобрысый мальчишка, вырывая поводья.
Поднялся гвалт, в котором было невозможно разобрать ни слова. Джейби, чье терпение было уже на пределе, поднялся на козлах и смачно щелкнул хлыстом. Мальчишки порскнули во все стороны, как стайка воробьев. Качнувшись, повозка тронулась, и вслед ей полетели возмущенные вопли и комья грязи. После тишины сельской дороги, нарушаемой разве что пением птиц и шелестом листвы, город оглушал грохотом колес и стуком копыт по брусчатке, звоном церковных колоколов и мерным, как морской прибой, гулом толпы, празднующей рождение наследного принца.
— Народу-то, народу! — радостно воскликнул, высунувшись из повозки, мастер Ликстрой. — Негде кошку раскрутить!
Повозка проехала по широкой улице, где располагались дома зажиточных горожан и лучшие постоялые дворы: фронтоны на их крышах с крутым скатом едва не касались земли. По левую руку находился ряд купеческих домов, кое-где — с открытыми лавками. На витринах были выложены отрезы шелка, горы пряностей, оружие и конная упряжь.
