— Вот так! — захохотал Орлов. — Значит, уже и в Петербурге о ней знают. Мы узнаем последние… Зачем держу вас на службе?
— Из Петербурга ответили, что нет никакой надобности обращать внимание на побродяжку…
— Узнаю благодушие графа Панина!
Христенек ввел в залу жизнерадостного толстого господина в мундире майора.
— Тучков второй, — представился майор.
— Значит, видел ее в Венеции? — спросил Орлов.
— Точно так, Ваше сиятельство. Она жила в доме самого французского посла.
— Ну, как же без французов-то обойтись? — усмехнулся Орлов.
— Сей посол оказывал ей знаки внимания, почитай, как царствующей особе. С ней общались сам польский князь Карл Радзивилл и граф Потоцкий. Много с ней понаехало поляков. Все с усищами, саблями гремят. Скоро, говорят, будем с нашей принцессой Всероссийской на Москве, как с царевичем Дмитрием. И другие пакостные слова, повторять не хочу.
— И не надо повторять… ты лучше про дело рассказывай.
— Познакомился я там с двумя поляками: с Черномским и Доманским. Усищи у них…
— Ну, про усищи ты уже говорил.
— Садился я с ними в карты играть…
— Все проиграл? — усмехнулся Орлов.
Майор вздохнул:
— Там был еще француз маркиз де Марин, ох злой до карт мужчина. Он при ней служит. Обобрал он меня дочиста. И вот тут она и вошла… Вошла… за ней гофмаршал идет, потому что она еще и герцогиней будет.
— Подожди, — прервал Христенек, — ты же говорил, что ее кличут принцессой Всероссийской.
— Это по происхождению тайному она вроде бы принцесса Всероссийская, а по жениху — замуж она готовится — она еще и герцогиня. Поляки кричат мне: целуй-де ручку у своей законной повелительницы, а я только плюнул… Тьфу — вот вам и весь мой ответ.
Он замолчал.
— И все? — усмехнулся Орлов.
— И все, Ваше сиятельство. Спасибо ноги унес, а то б зарубили.
— Ну что ж, ответил хорошо. Узнал мало, вот что плохо, — мрачно сказал Орлов. — Ну, и как она… с лица?
— Худого не скажу… Красавица. Волосы темные, глазищи горят… И ни на секунду не присядет, все движется, все бежит…
— Понравилась? — усмехнулся Орлов.
— Только в оба и гляди, а то обольстит, — засмеялся майор, — но худа уж больно, пышности в теле никакой…
После ухода майора Орлов сказал:
— Чую, получим мы еще одного Пугачева в юбке, пока граф Панин благодушествует…
И приказал Христенеку:
— Пиши.
Граф начал диктовать, расхаживая по комнате:
— «Всемилостивейшая государыня! Два наимилостивейших Ваших писания имел счастие получить. С благополучным миром с турками Ваше императорское величество, мать всей России, имею счастье поздравить. Угодно Вашему величеству узнать, как откликнулись министры чужестранные на весть о мире…»
Орлов остановился и сказал Христенеку:
— В своем письме к нам государыня предполагает, как они должны откликнуться. Вот это все дословно в наше письмо и перепиши. Ибо, что матушка предполагает, то и правда.
И он продолжил диктовать:
— «На днях, матушка, получил я письмо от неизвестного лица, о чем хочу тебе незамедлительно донести. Сие письмо прилагаю, из коего все ясно видно. Почитай письмо внимательно, матушка, помнится, что и от Пугачева воровские письма очень сходствовали сему письму. Я не знаю, есть ли такая женщина или нет. Но буде есть, я б навязал ей камень на шею, да и в воду… Я ж на оное письмо ничего не ответил, но вот мое мнение: если вправду окажется, что есть такая суматошная, постараюсь заманить ее на корабли и потом отошлю прямо в Кронштадт. Повергаю себя к священным стопам Вашим и пребуду навсегда с искренней моей рабской преданностью».
«Как повернул, — с восхищением думал Рибас. — И уже забыты враги, которые хотят его опорочить! Теперь, оказывается, он решил свидеться с нею — только чтоб заманить ее на корабли!.. И все, что он будет делать, чтобы свидеться с суматошной, есть лишь служение императрице… Но как же он хочет с нею свидеться!»
На лице Рибаса было искреннее восхищение.
Орлов вдруг пристально посмотрел на Рибаса и сказал:
— Ох, Рибас, хитрый испанец, боюсь, повесят тебя когда-нибудь!
— Сильного повесят, слабого убьют, а хитрого сделают предводителем. Это у нас пословица, Ваше сиятельство, — улыбнулся Рибас.
— Итак, Осип Михайлович, — прервал его граф, — ты отправляешься в Рагузу. И все… все о ней разузнаешь. Откуда она родом?.. Кто с ней в заговоре?.. С кем в отечестве нашем связана?.. Но главное — кто она? Ты понял? Я все должен знать… На глаза ей не попадайся! И будь осторожен.
— Я всегда осторожен, Ваше сиятельство, когда имею дело с женщиной. Ибо женщина есть сосуд греха. Мой отец всегда говорил: «Женишься — бей жену». А я, дурак, спрашивал: «За что ж ее бить, коли я ничего плохого о ней не знаю?» — «Ничего, — отвечал отец, — она знает!»
Действующие лица: Екатерина
Рабочий день императрицы
Грязный сумрак петербургского утра в ноябре 1774 года.
В Зимнем дворце, в личных покоях императрицы, в огромной постели спит немолодая женщина, Ангальт-Цербстская принцесса Софья Августа Фредерика, известная под именем русской императрицы Екатерины Второй.
Сейчас ей сорок пять лет. Она родилась в Штеттине, где ее отец, один из бесчисленных немецких принцев, был командиром полка на прусской службе. В четырнадцать лет она была привезена в Россию и выдана замуж за голштинского принца Петра Ульриха, объявленного императрицей Елизаветой наследником русского престола Петром Федоровичем. Софья Фредерика также приняла православие и стала именоваться благоверной Екатериной Алексеевной.
Двенадцать лет назад женщина, спящая сейчас в постели, устроила дворцовый переворот. И стала править Россией под именем Екатерины Второй.
Дворцовый звонарь пробил шесть раз в колокол. Екатерина встает с постели.
День императрицы начинался всегда в одно и то же время — в шесть утра.
Екатерина подходит к корзине рядом с кроватью: на розовых подушечках с кружевами спит собачье семейство — две крохотные английские левретки.
Четыре года назад Екатерина первой в России согласилась привить себе оспу. И тем подать пример подданным. Это был поступок, ибо последствия его были недостаточно известны. Но просвещенная императрица обязана была так поступить. И она рискнула — к восторгу своих друзей — французских философов. В память этого события английский доктор, прививший оспу, подарил ей собачек.
Екатерина будит собачек, кормит их печеньем из серебряной вазочки. Левретки сонно едят… Пожилая некрасивая женщина входит в спальню. Это знаменитая Марья Саввишна Перекусихина — первая камер-фрау ее величества, наперсница и хранительница всех тайн. Она первой узнавала о падении одного фаворита и появлении другого… Она — глаза и уши императрицы во дворце.
