— Не поняла ты, — вдруг шепотом сказал граф. — Чтобы понять это, надо там родиться и жить. Когда она нательный крест палачу отдала, она как бы братом его сделала…
— Какие странные брат и сестра — палач и жертва…
— Опять не понимаешь… простила она его. Простить на плахе — ох как это по-нашему!
— Ну, и в заключение, граф, мой подарок: еще одно имя. Я вам прежде сказать обещала — имя учителя, вывезшего из России дочь Елизаветы… меня вывезшего… Дитцель!
— Вправду Дитцель! — задохнулся граф.
— Но я обещала только одно имя, — рассмеялась она. — А наговорила… Полно, хватит.
— Но подожди, — торопливо продолжал Орлов, — я слыхал, что этот Дитцель действительно вывез за границу дочь Елизаветы… Но при дворе говорили: ее зовут Августа?
Она молчала.
— Я слыхал: вывезли ее из России вместе с племянником отца ее Разумовского?
Она молча, с улыбкой смотрела на возбужденного графа.
— Дараган была фамилия племянника, — сказал он. — И Дитцель назвал ее за границей Августа Дараганова. Да немцы в Тараканову ее переделали для благозвучия. Августа Тараканова… Но как Августа Тараканова в Елизавету-то превратилась?!
— А… может, тоже для благозвучия? — Она расхохоталась. — Вы совсем извелись вопросами. Вот что значит Фома неверующий. Чтобы вас не мучить, я так закончу наш разговор: скоро вы все поймете!
Я обещаю рассказать вам все, граф, когда ваша эскадра выступит против узурпаторши. Так решили люди, поддерживающие меня…
И она засмеялась и нежно прикоснулась к его лицу.
Коляска ехала по городу, играли музыканты… «Но откуда она про Дитцеля знает? И про Шмидтшу? Ляхи рассказали? Готовили ее? Но времени выяснять уже более нет. В Петербурге, чай, уже… Неделя блаженства закончилась, Ваше сиятельство».
В дворцовом саду адмирал Грейг докладывал Орлову:
— Большой ропот среди моряков, Ваше сиятельство. Дисциплина стремительно падает…
Орлов молча передал Грейгу запечатанный пакет.
— Возвращайтесь на корабль, адмирал. Пакет вскроете на корабле, там мои подробные инструкции. В ближайшее время дисциплина на кораблях не будет внушать опасений…
Грейг откланялся. И тотчас в саду появился Рибас:
— Все ее бумаги в бауле, их охраняет Доманский. Когда он уходит из дома, к баулу приставлен верный слуга, чех Ян Рихтер. Пытаться похитить бумаги бессмысленно.
— И не надо. Думаю, что там ничего нет. Так что… — И Орлов замолчал.
— Да, — вдруг сказал Рибас, — хочешь — не хочешь… — Он вздохнул.
— Дьявол ты, Осип Михайлович, — глухо сказал Орлов. — Ступай…
Орлов медленно шел через анфиладу дворца. Остановился перед зеркалом. Глядел, усмехался на свое отражение:
— Как он сказал? «Не хочешь…» Не хочешь… Самозванка она. Это точно. А если б не самозванка была?
Человек в зеркале печально усмехнулся.
— Вот в том-то и дело, — сказал граф отражению. — Только самолюбие свое тешил. А на самом деле конец игре точно знал. Потому как на самом деле — холоп ты, давно холоп!
Она сидела у камина. На столике стоял шандал, сделанный когда-то для нее князем Лимбургом. Шандал был зажжен, и на экране она также сидела у камина. И у ног ее, как на экране, на маленькой скамеечке пристроилась камеристка Франциска фон Мештеде.
Слуга доложил — и быстрыми шагами вошел, почти вбежал Орлов. Он протянул ей бумагу.
— Депеша! Из Ливорно! Злая драка в городе! Англичане, союзники наши, и мои моряки сильно пьяные были. Раненые и убитые с обеих сторон… Волнения на кораблях… Хотят жечь английскую эскадру. А у меня в адмиралах англичанин Грейг. Бунт назревает! — Он мерил залу своими огромными шагами. — Я выезжаю в Ливорно. Немедля.
— То есть как? — сказала она капризно. — Значит, вы можете вот так уехать? Оставить меня?
— По-моему, вы забыли, Ваше императорское высочество: кроме любви, нас связало и нечто другое. Я не могу потерять эскадру накануне…
— Боже мой, я действительно все забыла!
Она поднялась с кресла и сказала величественно:
— Это знак судьбы. Пора начинать. Я еду с вами в Ливорно.
— Пора начинать, — как эхо, повторил граф. — Но учти: условие будет…
Она сразу стала настороженной.
— Мы повенчаемся в Ливорно, — сказал граф. — И, как положено внучке Петра, венчать нас будет православный священник…
— Православный священник — в Ливорно?
— Есть! У меня на корабле есть, там и повенчаемся. Это будет началом восстания. Сразу после венчания я объявлю флоту свою волю. Твою волю.
Она задумалась, долго глядела на него. Затем сказала:
— Ну что ж… ты прав… Святое дело зовет — и будь что будет! Поцелуй меня!
Он целовал ее бесконечно, безумно.
— Вот теперь я верю, — сказала она смеясь. — Все будет…
Христенек: Чин майора
На следующий день в покоях принцессы появился Христенек. Он стоял у камина, ожидая выхода принцессы, когда услышал приближающиеся шаги и отрывистый разговор.
— Можно обманывать днем, но не ночью, — говорил голос принцессы.
— И все-таки ты сошла с ума, — отвечал мужской голос:
— Запомни: сошел с ума тот, кто влюблен. А он влюблен, и безумно — уж в этом я разбираюсь. Влюбленный — всегда глуп. «На забаву нам и созданы глупцы».
— Но, умоляю, будь осторожна.
— Рискнем… Тем более это наш единственный шанс. Все или ничего! Рихтера оставишь здесь с бумагами. Сами поедете со мной. На худой конец…
Христенек громко кашлянул. Голоса замолкли, и через мгновение в залу торопливо вошла принцесса.
— Что вы тут делаете, милейший?
— Слушаю то, что мне слушать не положено. На вашем месте я рассчитал бы слуг: в дом может войти всякий.
Принцесса молча, пристально смотрела на него.
— Я пришел просить вас об исполнении слова, — усмехнулся Христенек — Вы обещали похлопотать перед графом о майоре Христенеке. На корабле готовят свадьбу, это будет самое время для подобной просьбы.
Она молчала.
— Кроме того, — продолжал Христенек, — раньше у вас не было денег, у меня были. Но теперь, к сожалению, наоборот.
Принцесса с облегчением вздохнула, подошла к шкатулке и вынула мешочек с золотом.
— Сдается, что вы большой плут, мой юный друг!
— Это не так плохо, — сказал Христенек, — иметь своего плута при графе. Но это будет стоить хлопот о чине. И денег. Много денег!
