– Он не может читать без них, – шепчет Мия.
Я открываю рот, но не издаю ни звука. Слова застревают в горле. Присев перед девочкой на корточки, я киваю и судорожно пытаюсь подобрать успокаивающие слова, какие бы сказал на моем месте кто-то другой.
– Ты можешь оставить их себе. – Только это приходит мне в голову.
Мия быстро качает головой.
– Они не твои. – Она вызывающе вздергивает подбородок: посмею ли я ей перечить? Затем шагает в сторону, освобождая выход из комнаты, и я понимаю, что она меня выгоняет.
Я в замешательстве останавливаюсь на пороге. Почему Мия так рано вернулась из школы?
– Почему ты не в школе? – спрашиваю я.
– Заболела, – отвечает она будничным тоном. Потом пожимает плечами, словно поняв, что ее ложь никуда не годится. – Мы все равно скоро переезжаем.
Она наконец заговорила со мной! От радости я пытаюсь продолжить разговор:
– Тебе известно, куда вы едете?
Мия щурится и поджимает губы. Вспомнила, кто я и для чего тут нахожусь.
– Мама права. Ты проныра.
Я дергаюсь, как от удара. Значит, вот что она обо мне думает? Что я здесь делаю то, чего не должна?
– Я скучаю по тебе, потому и спрашиваю об этом, – объясняю я. И это чистая правда.
Но Мия стоит возле двери, намекая: мне пора уходить.
– Ты тайком пробралась в мою комнату, – говорит она.
– Я из коридора увидела очки. Я искала их.
– Они не твои, Джесса, – повторяет Мия.
Она переводит взгляд на окно, а я произношу вслух то, о чем молила ее молча:
– Пожалуйста, не говори ничего маме.
Старые кроссовки
Меня все еще колотит после разговора с Мией. Я ошеломлена ее словами и ее мыслями обо мне. Чем еще мне заниматься в комнате Калеба, кроме сбора его вещей? Меня ведь для этого и пригласили. Меня попросила об этом Ив. Уже многое разобрано. Осталось постельное белье, компьютер, рюкзак, всякие мелочи. Но полки очищены, ящики стола пусты, одежда упакована, стены голы. Я не могу заставить себя заняться кроватью. Душа противится. Слишком неприятно будет видеть его постель без белья. Это все равно что поставить точку: Калеб сюда больше никогда не вернется.
Вместо этого я переключаюсь на шкаф. Одежду я уже убрала, но пока не трогала обувь, обувные коробки и верхние полки. Почти вся обувь выстроена парами, и я ее так парами и складываю в большую коричневую коробку. Здесь есть бутсы, зимние ботинки, шлепки и кроссовки – все их я видела на Калебе. А потом, в правом углу шкафа, я нахожу завязанный сверху магазинный пакет.
Я разрываю его и тут же понимаю, зачем он понадобился Калебу. В пакете песок и пахнущие океаном старые кроссовки. Я представляю идущего по пляжу Калеба, из-под кроссовок которого летит песок. Жаркий воздух, разгоряченную кожу, ослепительный блеск отражающегося от воды солнца.
* * *
Моя тренировка должна была проходить на пляже. Я ненавидела это: взметающийся песок, уходящая из-под ног земля, бег в тягучем замедленном темпе – как во сне. Калеб приобщил меня к походам, а я его – к забегам. Бег на пляже входил в мою летнюю тренировку, но я страшно не любила заниматься им в одиночку. Мне не нравилось спозаранку находиться одной на пляже, когда все еще спят. Чудилось, что в любой момент поднимется цунами, меня смоет гигантской волной и никто об этом не узнает.
– Ну пожалуйста, Хейли, – умоляла я подругу в середине июля.
Мы сидели группкой на пляжных полотенцах, плечом к плечу.
– Ни за что. Ненавижу бегать по песку.
– Тогда в сентябре тебе придется несладко.
– И ладно. Зато я вдоволь наслажусь летом.
Хейли по природе быстрее меня и не нуждается в усиленных и постоянных тренировках, чтобы рвануть со стартовой линии и за четверть часа покрыть больше трех миль. Она запросто преображается из «хрупкой девушки в платье» в «девушку, которая задаст тебе жару». Для этого ей нужна лишь минута – надеть беговые кроссовки.
– Давай пробежимся с ней за компанию, – предложил Макс Калебу, пока я шарила в сумке в поисках солнцезащитного крема.
Калеб поморщился, но тут увидел мое озарившееся надеждой лицо. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», – беззвучно молила я, наклонившись к нему. Я уже готова была просить об одолжении брата, а мне этого очень не хотелось.
– Хорошо, – согласился Калеб. – Но завтра я вас обставлю.
Я закатила глаза и сказала обоим:
– Наденьте старые кроссы.
– Я думал, по пляжу бегают босиком, – удивился Макс.
– Тебе точно не захочется бежать босиком пять миль.
Макс поджал губы.
– Уже жалею о своем решении.
* * *
До того дня я понятия не имела, насколько Калеб стремителен. Я видела, как он играет в лакросс и как бегает на тренировках, но не знала, выдержит ли он долгую дистанцию по песку. Мы сидели на ведущих к пляжу потертых деревянных ступенях. Макс перешнуровывал кроссовки.
– Итак… – Я сощурилась на ярком солнечном свете. – Мы бежим до розового отеля. – Он был прекрасным ориентиром, поэтому я выбрала его конечным местом нашего назначения. – Затем поворачиваем и бежим обратно.
Калеб кивнул.
Макс облокотился на шершавый поручень и устремил взгляд на берег.
– Проигравший поет на углу улицы государственный гимн, – ухмыльнулся Калеб.
– Боже, – проворчала я, – что вы оба прицепились к этому гимну?
Любое пари всегда заключало в себе какую-то вариацию государственного гимна. Калеб спел его посреди урока, Макс на спортивном банкете (пока его не заткнул директор). Калеб затянул его в поезде по дороге в город, но гимн подхватил весь вагон, так что этот раз не считается.
Калеб пожал плечами.
– Готовы? – спросил он.
Вместо ответа я побежала, и Калеб тоже понесся вперед – песок из-под его кроссовок полетел в меня.
– Черт! – ругнулся Макс и бросился нас догонять.
Макс в бейсболе шорт-стоп
[4]. Он отлично бегает на короткие дистанции. Но я решила, что оба парня выдохнутся и спекутся за первую сотню метров, и собиралась обогнать их на первой миле. Вот только мне это не удалось. Макса я догнала на полпути к розовому отелю, но Калеб все удалялся и удалялся от нас. И даже, повернув у отеля назад, без потери скорости сделал петлю вокруг меня и Макса.
– Джесса, – позвал он, проносясь мимо, – не вздумай проиграть Максу, а то будешь распевать во все горло на стоянке «Усеянное звездами знамя»!
[5]
