— Здрасте!
— Здравствуйте, Полина Самсоновна! — приветствовала ее Алена официальным тоном.
Сегодня она для солидности надела строгий черный костюм и снова нацепила очки с простыми стеклами. Очки были другие, те, первые, погибли в ресторане «Флагман», их растерла в пыль мадам Сугробова.
— И как это вы всю жизнь на каблуках ходите? Тяжело же! За целый день так ноги устают! — вздохнула несуразная тетя.
— Дело привычки!
— Тяжело… у нас в Воропаевске мало кто носит каблуки. Да у нас там такая грязь — на каблуках сразу увязнешь.
— Вы кофе будете?
— Буду, с молоком. И какую-нибудь булочку, лучше с маком. Проголодалась.
Алена подозвала официантку, та приняла заказ, только вместо булочки с маком рекомендовала круассан с вареньем из голубики. Как только они остались одни, Алена быстро взглянула на столик Надежды и попросила свою собеседницу:
— Расскажите мне, пожалуйста, вашу историю. С самого начала и подробно.
— Так я уже все вашему начальнику рассказывала. И вы же там были, слушали.
— Ну, тем не менее. Такой у нас порядок. Иногда просим повторить все не по одному разу — мало ли, что-то первый раз пропустили. Это помогает в нашей работе.
— Ну ладно… значит, я раньше жила в Воропаевске…
— Это где?
— Так в Калининской области… то есть сейчас она называется Тверской, только у нас многие по старой памяти говорят. А дядя мой — он здесь, в Питере. Вместе с женой. Я к ним часто приезжала — все-таки родня, больше-то у меня никого не осталось.
Тетя Геля, правда… это жена дядина… она меня что-то недолюбливала. Так все время косилась, видно, из-за того, что я из провинции, а они все из себя культурные — картины у них, книги да статуи всякие, и вообще добра много, так она думала, я на ихнее добро зарюсь, а мне от них ничего не нужно было, просто по-родственному… и дядя Гриша — он-то это понимал, всегда ко мне по-хорошему… мы же родственники, он мамы моей единоутробный брат был. Мама умерла давно, у меня кроме них никого…
— Ладно, — оборвала ее Алена. — Это лишняя информация. Переходите к делу.
— Ну да… значит, в тот раз приехала я к ним с Новым годом поздравить, подарки, то-се. Ну и проведать — люди же старые. Заранее приехала, потому как перед самым праздником-то народищу кругом уйма. Опять же мне долго гостить никак нельзя было, потому как животные у меня дома оставались — собака и кот. Ну, побыла денек, да и хватит. Не успела обратно к себе в Воропаевск уехать — звонит мне их соседка, Раиса Кузьминична, хорошая женщина, я ей на всякий случай свой телефон дала, ведь люди старые, мало ли что. Хорошая женщина, она мне еще рецепт один записала, голубцы ленивые…
— Не отвлекайтесь, Полина Самсоновна! Переходите к делу, у нас мало времени.
— Ну да… звонит, значит, Раиса Кузьминична, ты, говорит, Поля, стоишь? Так сядь… Я села, она и говорит — приезжай срочно, на твоих напали, ограбили, дядю Гришу насмерть убили, а тетя лежит в больнице. Вот как!
Голос Огурцовой задрожал, она схватила чашку из рук подошедшей официантки и залпом выпила полчашки кофе. После чего откинулась на спинку стула и продолжала рассказ:
— Ну, я сама чуть языка не лишилась. Перед глазами все плывет, в ушах звон стоит. Однако очухалась маленько, стала собираться. Думаю, раз тетка в больнице, то надолго ехать надо. Оставила соседям ключи от дома, чтобы животных кормили, да и поехала. Как приехала — сразу к соседке, спрашиваю, что да как — а Раиса Кузьминична и рассказывает, что как только я уехала, тут и случилось. Забрался кто-то к ним в квартиру, дал обоим по голове и вынес чего-то…
— Что значит — забрался? — перебила клиентку Алена. — У ваших родственников дверь, наверное, была надежная?
— Железная, и замков несколько штук, самых дорогих. Прямо хоть стреляй в нее из пушки. И никаких следов взлома не было. Так что в полиции сразу сказали, что они, наверное, сами эту дверь открыли. Люди, говорят, старые, сколько им про это ни тверди, забывают, что можно, а что нельзя делать. А только дядя Гриша, хоть и старый, из ума еще не вышел!
— Да, так что же было дальше?
— А что было? Дальше поехала я к тете Геле в больницу. Она тогда еще без памяти была, врачи не знали, выживет ли. Хоть она ко мне и плохо относилась, но я на нее зла не держала, все же родня. Я уж за ней как ухаживала — и днем при ней находилась, и ночью… и судно выносила, и кормила с ложки, все, что нужно. Как она наконец в себя пришла, ей, видать, сестры медицинские порассказали, что я все при ней, так она прямо прослезилась. Я, говорит, к тебе, Поля, все время несправедливая была, не знала, какой ты человек хороший…
Клиентка достала из рукава большой платок, промокнула глаза, высморкалась и продолжила:
— Потом спросила она, нашли ли тех людей, что на них напали. Я тогда в полицию поехала, стала спрашивать. Они сперва не хотели со мной разговаривать — мол, я никто и звать меня никак. Но я не отступалась, во все двери стучалась, тогда какой-то начальник распорядился мне все рассказать. Ну и говорят, что нашли сразу, как говорится, по горячим следам. И кто же такие? — Полина Самсоновна сделала паузу, выразительно взглянув на Алену.
— И кто же?
— Оказывается, Мишка Серпухов. Это такой алкаш в соседнем доме жил, его все знали, потому что он круглые сутки во дворе околачивался — то клянчил на выпивку, то пьяный шатался. «Как же так, — спрашиваю. — Разве бы он смог такую дверь железную открыть?» «Он бы, — говорят, — не смог, наверное, родственники ваши сами ему дверь открыли. Он же сосед, вот они и поверили». «Не может быть, — говорю, — дядя Гриша в своем уме и ни за что алкаша в свою квартиру не пустил бы». «А сколько ему было лет, вашему дяде Грише, — они спрашивают, — восемьдесят? Так чего же вы хотите, гражданка? В таком возрасте все из ума выживают!» «Да что вы такое говорите? — Я прямо оторопела. — Дядя Гриша — он еще поумнее вас был!» Этот там, начальник ихний, пузатый такой, надулся на меня и загудел так, как шмель: «Поумнее или не поумнее — это еще вопрос, а только Серпухова взяли, можно сказать, с поличным — когда он пытался картинку из дядиной квартиры продать». «И что же, — говорю, — он признался?» — «Признаться не признался, но улик и так достаточно». — «И что же — он один это все устроил?» — «Один, во всяком случае, никаких подельников он не выдал». — «Да как же он один-то с двумя справился?» — «Так он молодой, а родственники ваши старики». — «Мало ли что молодой! Мишка — мужик хлипкий, вечно пьяный, его толкнешь — он и свалится! Да про это весь район знает, я и то его сколько раз пьяным видела!» — «Дело закрыто, — этот главный говорит, — так что не отнимайте у нас время, не мешайте бороться с преступностью». Я тете Геле все рассказала. Спрашиваю: «А вы-то сами что-нибудь помните?» «Нет, — говорит, — ничего не помню, прямо как черное пятно в памяти, как про тот день подумаю. Только не может того быть, чтобы Гриша сам грабителям дверь открыл». Он чрезвычайно, то есть очень был осторожный, никого лишнего к себе не пускал, десять раз переспросит, прежде чем дверь открыть, да еще в глазок поглядит. Так что никак не может быть такого, чтобы он алкашу дворовому дверь открыл. В общем, тетя Геля пролежала еще две недели в больнице, потом выписалась, но чувствовала себя плохо, голова у нее болела, забывала все. Одну ее никак нельзя было оставить, так что я поселилась у нее, ухаживала. Дом закрыла, собаку соседи взяли — молодой пес был, здоровый, а кота Рыську взяла я с собой, не смогла животное бросить. Тетя Геля сначала против была, она животных не то чтобы не любила, но никогда они никого не держали, боялись за картины да за мебель. Но к Рыське быстро привыкла, и он ее полюбил. Так и вижу, как сидит она в кресле, а кот на коленях у нее мурлычет…
