— Ладно, берем хоть этого! — распорядился третий, указывая на Маркела. — Полина Самсоновна, завтра зайдите в офис, документы подписать. Опять же, расчет окончательный нужно сделать.
Они подхватила Маркела и, не развязывая, потащили с собой.
— Я тоже пойду, — со вздохом сказала Надежда, — устала что-то, домой хочу.
— И мне теперь уборки до вечера хватит, — также вздохнула Полина, глядя на разоренный кабинет.
Огромный нефедовский дом занимает целый квартал возле Сенной площади. Население этого дома не меньше, нежели население иного провинциального города, и столь же разношерстно. Есть в нем и квартиры для относительно чистой публики — не то чтобы купцов или чиновников, но мастеровых и уличных торговцев, которые еще от себя сдают углы. Есть и совсем страшные ночлежки, где обитают самые что ни на есть подонки и отбросы общества — пропившие все, что можно, бродяги, нищие и беглые каторжники.
В окрестностях Сенной площади нефедовский дом уважительно именуют Нефедовской лаврой, а обитателей его, соответственно, монахами той лавры.
Совсем особую статью среди этих сомнительных монахов составляют так называемые барыги — попросту, скупщики краденого. Некоторые из этих барыг составили себе такое состояние, что могли бы разъезжать в позолоченных каретах, есть и пить на серебре и золоте, однако они по-прежнему одеваются в самое скромное и поношенное платье и обитают в тесных и душных помещениях.
Среди этих барыг особенно известен Парфен Маркелыч Нефедов, который, собственно, и владеет всем огромным домом, по нему и названным нефедовским.
Парфен Маркелыч держит мелочную лавку в первом этаже собственного дома, при этой лавке он и живет, так что клиенты могут найти его в любое время дня и ночи.
Именно в первом часу ночи и постучал в дверь мелочной лавки крепенький узкоглазый старичок с суковатой палкой в руках.
На двери лавки открылось маленькое оконце, в котором показался заплывший глаз, и хриплый голос спросил:
— Чего надоть?
— Мне бы с Парфеном Маркелычем покалякать! — проговорил старичок елейным голосом. — Я ему гостинчик принес…
— Парфен Маркелыч отдыхают! Приходи завтра со своим гостинчиком!
— Завтра? — жалостно переспросил старичок. — Неохота мне до завтра-то ждать, больно гостинчик горяч, как бы не обжечься… я уж тогда к немцу пойду, к Конраду Фридриховичу. Может, он не отдыхает, может, поможет старику…
— Обожди, старик! — донеслось из-за двери, и оконце с железным лязгом закрылось.
На какое-то время там наступила тишина, затем снова послышался лязг, но куда более громкий, и дверь лавки открылась.
На пороге стоял толстый детина в полотняной рубахе и таких же штанах. Лицо у него было какое-то бабье, а кулаки величиной с голову пятилетнего ребенка.
— Заходи, старик! — пригласил этот детина. — Парфен Маркелыч поднялся, примет тебя!
Как только старик вошел в лавку, детина запер за ним дверь на засов, ощупал позднего гостя на предмет какого-нибудь опасного предмета вроде ножа или кастета, ничего такого не нашел, но на всякий случай отобрал у него палку и только после этого пропустил в заднюю комнату лавки.
Там, на узкой железной кровати, сидел сам Парфен Маркелыч Нефедов. Парфен Маркелыч был мужчина лет пятидесяти, небольшого роста и с впалой грудью. Он был в засаленной ночной рубахе, однако на голове у него была мятая чиновничья фуражка. Помимо фуражки, лицо его украшала тощенькая бородка.
— Здравствуй, Парфен Маркелыч! — приветствовал его вошедший.
— Ну, здравствуй, коли пришел! — поморщился хозяин. — С чем пожаловал в такой поздний час?
— Один кругляшок принес…
— Из-за одного кругляшка ты меня побеспокоил? — поморщился хозяин. — Весь сон мне сбил!
— Кругляшок-то интересный, Парфен Маркелыч! — вполголоса проговорил старик. — Да к тому горячий, побоялся я до утра его оставить. Как бы гости не наведались.
— Кровь, что ли, на нем?
— Кровь, Парфен Маркелыч! — вздохнул старик. — Ты же знаешь, дружки у меня неаккуратные!
— Учить их надо!
— Я учу, учу, да они плохо мое учение слушают!
— Ладно, некогда мне с тобой калякать! Показывай свой кругляш!
Старик достал из-за пазухи тряпицу, развернул ее и протянул хозяину монету. Тот ухватил ее цепкими пальцами, поднес к свече и принялся разглядывать, поворачивая то одним, то другим боком.
— Интересный кругляш! — проговорил он наконец. — Никогда прежде такого не видывал!
— Вот и я говорю, что интересный! — подхватил старик. — Так сколько ты, Парфен Маркелыч, мне за него отслюнишь?
— Ну, я человек добрый, за лишним барышом не гонюсь, дам тебе честную цену — четыре рубля.
— Ну, Парфен Маркелыч, зря я тебя, выходит, будил! — Старик протянул руку за монетой. — Пойду я уже, пожалуй!
— Куда это ты собрался? — спросил хозяин, вцепившись пальцами в монету.
— К немцу пойду, к Конраду Фридриховичу. Он хоть и не православный, а цену даст христианскую. А то надо же, четыре рубля!
— Ты подожди, Митрофан, ты не спеши! Зачем сразу к немцу? Надо посидеть, поговорить… садись, Митрофан! — он указал гостю на венский стул.
— Да уж чего рассиживаться? Время позднее, на улицах неспокойно. Либо назови честную цену, либо уж я пойду.
— Это тебе-то, Митрофан, неспокойно? — усмехнулся Парфен Маркелыч. — Чья бы корова мычала… ну ладно, так и быть, заплачу тебе шесть рублей по старой дружбе, больше твой кругляш все одно не стоит.
— Ну, побойся Бога, Парфен Маркелыч!
— Да сколько же ты хочешь?
— Меньше десяти никак нельзя. Меньше десяти — это уже обидно. Зря мы, что ли, работали?
— Десяти-и? — протянул хозяин. — Да ты, Митрофан, видать, крепко выпил! Десять — это уж ты загнул! Твой кругляш и вовсе таких денег не стоит, а на нем еще кровь… ее ведь отмывать нужно.
— Ну, не впервой тебе кровь-то отмывать! В общем, так, Парфен Маркелыч: либо бери за десять, либо я к немцу пойду.
— Да тебе и немец столько не даст!
— А вот мы это поглядим.
— Ладно, коли уж ты меня разбудил — давай договоримся. Заплачу тебе семь рублей, хоть мне это и в убыток получится. Но уж ни на копейку больше!
— Девять, — строго ответил Митрофан.
— Ох, что с тобой делать… семь с полтиной.
— Восемь — или ухожу. — Митрофан шагнул к двери.
— Ну ладно, ладно! — Хозяин слез с кровати, подошел к божнице, вытащил из-за икон старый потертый бумажник, достал из него три бумажки и протянул ночному гостю: — Держи, Митрофан, пользуйся! Исключительно по старой дружбе!
