«В чем дело? – спросил я. – Вам эта штука не нравится?»
Он говорил с довольно сильным акцентом, но я разобрал, что ему на самом деле очень нравилась эта вещь. Рассердило его как раз другое – было приказано убрать столб. Ярость, которую он выражал, показалась мне несколько чрезмерной, но потом я тоже разозлился. Уже спускаясь в лифте, я все сильнее тревожился из-за того, что будет разрушен такой великолепный столб с золотым орлом.
К тому времени, как меня выпустили из здания, я просто кипел от ярости. Я сказал лифтеру, что ему не стоит волноваться; этот столб будет стоять на месте, даже если мне придется кого-то оставить без работы, чтобы сохранить это сооружение. Я о своих словах не забыл, и на следующее утро я отправился в «Акме» и сказал секретарше, что хочу увидеть Шервина, президента, по делу о флагштоке на Огонз-билдинг.
Шервин оказался крупным, светловолосым – очень неприятный деловой человек, напыщенный, сидевший за столом, выпятив живот.
«Вы хотите купить столб? – спросил он. – Мы снимаем его, но он представляет некоторую историческую ценность».
Я сказал: «Нет, я пришел сюда только для того, чтобы попросить вас не снимать его. Мне он нравится на нынешнем месте. Между прочим, если вы заглянете в свои документы, то обнаружите, что я – один из главных акционеров вашей компании».
Он что-то пропыхтел, а потом сказал: «Ну, мистер Холланд, это не очень-то обычно для акционеров – уделять внимание мелким деталям управления. Думаю, вы можете доверить нам защиту ваших финансовых интересов. В самом деле, и непосредственно стоимость постоянной смены флага на этом столбе, и оплата труда человека, который поднимает и опускает его каждый день, – это весьма заметные статьи расходов, на которых мы собираемся сэкономить».
К этому времени я просто вышел из себя. Я сказал ему, что мои интересы – не финансовые, а личные, и если он еще решит таким образом что-нибудь сэкономить, то я скуплю еще достаточно акций «Акме», чтобы получить полный контроль над фирмой, и он сможет устраивать свою экономию где-нибудь в другом месте. Он разозлился и запыхтел еще сильнее; желая его как-то успокоить, я спросил, что собой представляет эта реликвия.
Он смягчился. «Я на эту тему выступал в “Рекламном клубе” с одной из небольших пятиминутных неофициальных речей, – сказал он. – Флагшток на Огонз-билдинг – цельный кедр с острова Самос в Греции. Первоначально это была мачта греческого парусника, учебного корабля “Keraunos”, который приплыл в эту страну, когда началось вторжение в Грецию. После войны корабль находился уже в таком состоянии, что не мог совершить обратный рейс. Мистер Паппаниколау, ресторатор, тогда был владельцем Огонз-билдинг, и он использовал эту мачту в качестве флагштока. Полагаю, что к этому рассказу можно многое добавить, но сам я ничего больше вспомнить не могу – полагаю, ночной сторож из Огонз-билдинг может вас просветить. Он был одним из моряков на “Keraunos”».
Я поблагодарил его и ушел. Мистер Коэн, нальете мне еще?
(Китинг воспользовался паузой: «Самос, да? То самое место, где стоял знаменитый храм Геры, не так ли? Храм в роще – там еще жриц называли дриадами?»)
Во всяком случае, если они существовали… (продолжил Холланд, потягивая виски). Да, я сам уже кое-что об этом выяснил. Так или иначе, столб остался на месте, и он по-прежнему там стоит. Мне, правда, регулярно приходится отказываться от приглашений Шервина позавтракать с ним в «Рекламном клубе».
А потом случилось вот что: я пошел на вечеринку к Майеру и встретил там Алтею, Алтею Дюбуа. Наверное, почти каждый мужчина считает, что девушка, в которую он влюблен, – прекраснейшее создание на земле, но Алтея и впрямь была такой. Стройная, не очень высокая, с таким треугольным личиком и роскошными темными волосами. В тот миг, когда я коснулся ее руки, я понял: это она… А в следующее мгновение она пристально посмотрела на меня, широко раскрыв зеленые глаза, и проговорила: «Разве вы не тот самый мистер Холланд, который помешал снять флагшток с Огонз-билдинг?»
«Ну да… – ответил я. – А вас это тоже интересует?»
«Очень, – ответила она. – Я так вам благодарна – даже не знаю, как это сказать».
Она говорила с незначительным акцентом, происхождения которого я понять не мог. И это делало ее еще более очаровательной. Я спросил, местная ли она, и Алтея сказала «нет»; ей очень понравились и сам город, и местные жители, и теперь он ни за что отсюда не уедет. Мне даже в голову не пришло спросить ее, откуда она узнала о моей мелкой стычке с Шервином; мне нравилось просто беседовать с ней – и она, казалось, не возражала. Так что мы продолжали разговор, не замечая, что вечеринка заканчивается; мы остались там последними, и Майеры всячески начали нам намекать, что пора уходить, потому что им хотелось спокойно поужинать. Я спросил, не хочет ли Алтея продолжить вечер, а потом отвел ее в ресторан Гайллара, и мы продолжали болтать, а когда официанты там начали вести себя так же, как Майеры, я привел ее сюда.
Уже было около часа ночи, когда она сказала, что ей в самом деле пора уходить. Она попросила, чтобы я посадил ее в автобус номер 7, а когда я, не желая ничего слушать, настоял на том, чтобы отвезти ее домой в такси, она внезапно замолчала и просто застыла там, на тротуаре. Когда подъехало такси, она слегка оживилась и сказала: «Хорошо. Огонз-билдинг».
Когда мы сели в такси, она сказала: «Понимаете, я там живу» – как будто это было что-то вроде признания.
Я в ее словах не увидел ничего постыдного; во многих офисных зданиях есть пентхаусы, переделанные в квартиры. Но так как эта тема, казалось, ее беспокоила, я спросил: «Можно будет вам позвонить?»
В такси было настолько темно, что я не смог разглядеть ее лица, но голос Алтеи звучал еще тише прежнего. Она сказала: «Нет. Я живу… уединенно… у меня нет телефона».
«Но когда я смогу увидеть вас снова?»
Она сказала: «Вы не мо… о, я не знаю».
Я подумал, что обидел ее или просто сделал что-то не так. Мне даже пришло на ум, что она замужем или встречается с кем-нибудь, но меня это не обеспокоило. Я не собирался так все оставлять. В общем, я сказал: «Как насчет четверга, послезавтра? Я знаю один маленький итальянский ресторан, где мы можем спокойно посидеть, а потом можно сходить в театр».
Она довольно долго мне ничего не отвечала – просто сидела молча. Потом она коснулась моей руки и сказала: «Я согласна. Если что-нибудь случится и я не смогу прийти, я все равно оставлю для вас записку у мистера Анкесиу, ночного управляющего». Потом она снова повеселела, и так мы добрались до ее дома. Но она не позволила мне подняться вместе с ней.
То же самое повторялось и при следующих встречах. И чем больше я проводил с ней времени и чем лучше узнавал ее, тем чаще я размышлял о тайне, связанной с тем домом, где жила Алтея. Она всегда встречала меня внизу и казалась по-настоящему счастливой, как я и надеялся, но всякий раз, когда мы подходили к разговору о том, где и как она живет, Алтея внезапно умолкала, как будто не смела об этом упоминать. После третьего или четвертого свидания я позабыл о подозрениях, что она могла быть замужем или жила с другим мужчиной. Я видел ее практически каждый день, и она не так уж часто со мной расставалась; кроме того, не такой она была человек, чтобы обманывать, – слишком милая, красивая, искренняя.
