– Сэр, – сказал он, – я не богатый человек, но я хотел бы заплатить вам восемьдесят пять долларов за эту картину.
Мистер Китинг как будто поперхнулся. Гросс поставил картину на пол и сказал:
– Вы не могли бы заплатить мне сотню? Я собирался что-нибудь купить жене и детям взамен этого телевизора…
– Восемьдесят пять, – сказал молодой человек, сурово поджав губы. – Да или нет. – Он достал чековую книжку и слегка ее приоткрыл.
Гросс сказал:
– По совести говоря, это настоящий грабеж, но вы своего добились, мистер… – Он протянул незнакомцу руку.
– Бах, – сказал молодой человек, обмениваясь с Гроссом рукопожатием. – Септимус Бах. Кому я должен выписать чек?
– Просто выпишите его на имя мистера Коэна, а он выдаст мне наличные, так? – проговорил Гросс. – Моя фамилия Гросс, а эти джентльмены – мистер Китинг и доктор Тоболка.
Последовали очередные рукопожатия. Бах сказал:
– По случаю удачной сделки, я полагаю, вы должны поставить всем выпивку, мистер Коэн. Я добавлю эту сумму к своему чеку. И… да, вы припрячете для меня эту картину где-нибудь за стойкой? Только на сегодня. Я собираюсь кое с кем встретиться. Мне джин и горькое; голландский джин.
Картину уложили под стойку, послышался приятный звук, когда жидкость разлили по стаканам, и вскоре Тоболка произнес приветственный тост.
– Простите меня, возможно, вопрос очень личный, – сказал он потом. – Но если вы не возражаете, то я хотел бы узнать, почему вы купили эту картину. Не то чтобы цена, которую заплатили, была из ряда вон выходящей. Я не эксперт, но, судя по всему, что мне известно, рыночная цена на полотна той эпохи примерно такова. Но почему эта конкретная картина?
Бах повертел в руке стакан, осмотрелся, как будто проверяя, не подслушивает ли кто, а потом начал пристально изучать содержимое стакана.
– Я вам скажу, – произнес он. – Как раз из-за этого я и оказался здесь сегодня вечером. Видите ли, я… – Он замялся, потом глотнул джина и собрался с силами. – Ну, я полагаю, что меня можно назвать в некотором роде фетишистом.
Мистер Коэн нахмурился.
– Здесь ничего такого не потерпят, молодой человек, – предупредил он. – Был тут один англичанин, которого мой брат Джулиус арестовал возле этого самого бара за приставание.
– Но я ни к кому не пристаю. Дело в том…
– Он и все эти резиновые плащи… – мрачно добавил мистер Коэн.
– Оооо… – Бах слегка развеселился. – Нет, ничего такого. Это можно назвать почти что нормальным вариантом фетишизма. Скажите, вы не психиатр, доктор Тоболка?
– Нет. Я вообще не того сорта доктор. Я биолог.
– Ого! Ну, я… я был бы признателен, если б вы выдали мне еще порцию джина, мистер Коэн… был я у одного психиатра. Я очень волновался и чувствовал переутомление, а после фильмов с Мэрилин Монро я не мог уснуть, а когда я видел Джину Лоллобриджиду…
Китинг спросил:
– И это вы называете извращением? – Он начал напевать песенку, в которой, кажется, были слова: «Я фетишист, как и все кругом».
– Лучше бы вам съездить на тот берег и сходить на какое-нибудь представление, – сказал мистер Гросс. – «Бушует буря» – после этого вы уж точно не уснете!
– Джентльмены, – вмешался мистер Коэн. – Конечно, сейчас в баре нет ни единой дамы, но…
– Но все дело было в том, – смущенно продолжал Бах, – что меня не интересовали другие девочки, и я решил, что со мной, наверное, что-то не так. Ну, этот психиатр провел со мной много тестов и задал мне кое-какие вопросы, а через некоторое время сказал, что во всем этот ничего неправильного нет, и я могу просто смириться с этим фактом и использовать свои… особенности. Только если я захочу жениться, мне следует выбрать девушку, которая наделена… большими достоинствами, потому что в противном случае я не смогу обрести счастье.
Гросс тяжело вздохнул. Тоболка потянулся за стаканом, не сумев сдержать улыбку, а потом сказал:
– Это, кажется, напоминает скорее… эээ… поиски недостижимого совершенства. Ну, в том случае, если вы не собираетесь пойти в художественную школу и попросить одну из моделей выйти за вас замуж. Я знаю, что в наше время даже в купальных костюмах есть особые искусственные приспособления.
– Вставки, – сказал Китинг. – Именно так их называют.
– Точно, – подтвердил Бах. – И вы сильно удивитесь, узнав, сколько женщин ими пользуется. Однако у меня есть своеобразное преимущество. – Он чуть заметно улыбнулся, снял очки, убрал их в футляр и постучал по нему пальцем, прежде чем спрятать во внутренний карман. – У меня есть очки моего предка.
– Вашего предка? – переспросил Тоболка.
– Да, им уже больше ста лет. На самом деле примерно сто семьдесят. Учитывая, в какое положение я попал, я с ними ни за что не расстанусь.
– Мне кажется, такие старые очки уже не слишком хороши, – заметил Тоболка.
– О, моим глазам нужна лишь слабая поддержка; у меня дальнозоркость, и очки мне нужны, к примеру, для того, чтобы изучить картину, но это сущий пустяк. Но сегодня очки мне по-настоящему необходимы. Вы знакомы с миссис Джонас?
– Ее сегодня еще не было, – сказал мистер Коэн.
Бах сказал:
– Я знаю. Я ее жду. Она собиралась привести эту Мэриан Маркс, которая, по ее словам, – идеальная подружка для меня. Именно поэтому я и пришел.
– Я не понимаю… – начал Китинг.
– Это довольно длинная история, – проговорил Бах. – Но я вам расскажу. Пока я жду, можно и рассказать. Но рассказ несколько суховат, поэтому нам нужно что-нибудь, чтобы смочить горло и справиться со всей этой историей.
***
Так вот (продолжал Бах), примерно 170 лет назад где-то в горах Фогельсберг в Германии жил шлифовщик стекол Ганс Вайсенброх. Этот Вайсенброх был не просто мастером; он обладал какими-то связями при дворе в Эрфурте, поэтому эпоха просвещения его коснулась, и он мечтал заниматься научными экспериментами – по крайней мере, так, как их понимали в те времена. Одна из его идей – как раз создание очков из горного кварца.
(«Но, – вмешался Тоболка, – у кварца такой низкий индекс преломления!»)
Совершенно верно, доктор, совершенно верно. Чтобы достичь значительной коррекции, нужно изготовить линзы просто невероятной толщины. Я уже не упоминаю о том, что прозрачный горный хрусталь дорог и найти его нелегко. Но во-первых, Вайсенброх об этом не знал, а во-вторых, это его все равно не слишком интересовало. Его занимали эксперименты, а не доказательство уже известных теорий. А горный кварц, между прочим, прозрачнее стекла и цветовое отклонение дает куда меньшее. Я все внимательно изучил.
Он часто объединял ружейную охоту на птиц и экспедиции по поискам кварца. Однажды, блуждая по горам с крестьянином по имени Карл Никль, где-то в районе Бланкенбурга, он обнаружил выход породы, в котором имелась большая жила прекрасного чистого кварца. В тот день у Вайсенброха с собой было только охотничье снаряжение, но он объяснил Никлю, что ему нужен лом или что-то подобное, чтобы вырубить кусок кварца и сделать очки. Никль возразил, что эта жила принадлежит кобольдам и трогать ее нельзя. Он не мог внятно объяснить, чем опасно изъятие кварца у кобольдов, но решительно настаивал на своем, и Вайсенброх решил на время отказаться от своей идеи. Не стоило ссориться с этими крестьянами. Иначе недолго и потеряться в горах.
