Коллективное бессознательное похоже на самом деле на атмосферу, которая окружает всех нас и влияет на всех нас. Одним из образов, обладающих величайшей значимостью и находящихся в нашем общем центре Е, является образ божественного человека или коллективного героя, который мы находим практически во всех культурных группах (Христос, Осирис, Авалокитешвара). В терминах сравнительного религиоведения мы могли бы назвать эту фигуру Антропосом, чтобы отличить её от различных богов, духов и демонов, которые в большей мере являются символами особых автономных импульсов в коллективной психике. В отличии от них Антропос представляет собой ключевой аспект коллективного бессознательного, который в особенности отвечает за качество человечности, включая человеческое культурное сознание.
В развитии религиозных культурных обществ очевидно есть некоторый фундаментальный закон, который вызывает периодическую дезинтеграцию и коллапс, а затем обновление и рекомбинацию своих основных элементов. В принципе, все отдельные побудительные мотивы — например, сексуальный инстинкт, агрессивное стремление к власти или инстинкт выживания — обладают как психологической, так и символической (другими словами, психической или духовной) стороной. На архаическом уровне эти две стороны действуют в очень тесном сотрудничестве. Однако с течением времени и историческим развитием эти два аспекта имеют тенденцию расходиться. Когда такое происходит, ритуал и религиозные учения выливаются в жёсткий интеллектуальный формализм, против которого затем восстают физические инстинкты. Эта конфликтная ситуация нужна для развития высшего сознания, однако конфликт также может зайти слишком далеко и стать деструктивным. Тогда необходимо воссоединение противоположностей. Такая ситуация взывает к памяти (анамнезис) первобытного человека, Антропоса как архетипа тотального человека, который находится в самом сердце всех великих религий. В понятии такого homo maximus снова объединяются высшие и низшие аспекты творения.
В видении Клауса о Христе-берсерке спонтанно возникает такая фигура Антропоса, которая придаёт завершённость незавершённому официальному образу Христа. Но это индивидуальное видение, в котором Христос возникает как переполненный Эросом берсерк, не является изолированным образом, который возник у одного экстраординарного человека. Скорее оно простирается далеко в прошлое и укоренено в надёжном скрытом историческом контексте. Как показал Юнг, на протяжении всей истории западной христианской культуры, с её двухтысячелетней традицией, образ Христа неофициально развивался. В своей работе «Aion»
[18] Юнг ссылается на тот факт, что в Откровениях Иоанна Богослова (главы 5 и 6) появляется фигура зверя с семью рогами и семью глазами, чудовище, которое отнюдь не похоже на жертвенного агнца, который по традиции ассоциируется с Христом. Его прославляют как «воинственного агнца, победителя» (Откр. 17:14: «Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их», см. также упомянутую работу Юнга) и как «льва от колена Иудина» (Откр. 5:5). Таким образом кажется, что в конце времён снова возникнет определенный теневой аспект Ариста, теневой аспект, который ранее был изгнан, и он снова будет интегрирован в единый образ. Если мы сравним церковный образ Христа с образом Бога из Ветхого Завета, то окажется, что традиционная фигура Христа не в полной мере воплощает образ Бога. С одной стороны Яхве полон безграничной божественности, однако с другой Он демонстрирует безграничную же жестокость в своём гневе и мстительности. В отличие от него Христос воплощает в себе только первый аспект. Возможно именно по этой причине он сам и предсказал, что в конце христианской эры возникнет противодействующий аспект в лице Антихриста. Демонический зверь Апокалипсиса, однако, не является формой Антихриста, скорее это реинкарнировавший, трансфигурированный или завершённый образ Христа, в котором определённые тёмные и мстительные аспекты интегрированы, а не расколоты.
Возможно, это частичное возвращение к еврейской концепции воинственного Мессии, образ которого возник из анти-римского сопротивления. Начнём с того, что христианский ответ на проблему двойственной природы Бога был односторонним: Бог однозначно добр, и Христос, как его человеческое воплощение, также безусловно абсолютно благ. Где-то начиная с 1000 года н. э. такое символическое религиозное решение начало подвергаться сомнению. Проблема зла вышла на передний план. По отношению к этой проблеме существовало две возможности. Первая — распространённое мнение о том, что придёт Антихрист и в значительной мере уничтожит все культурные и моральные успехи, которые были достигнуты благодаря Христу. Вторая возможность также была предложена бессознательным: идея завершения образа Христа в виде фигуры, которая была бы одновременно блага и зла, — настоящее объединение противоположностей.
В своей работе «Ответ Иову»
[19] Юнг выдвинул гипотезу, что Апокалипсис нужно рассматривать именно как выражение этой второй возможности. В 12 главе Откровений появляется «жена, облачённая в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звезд». Когда она мучилась от болей и мук рождения, ей стал угрожать дракон. После того, как она родила ребёнка, её дитя «восхищено было к Богу» (Откр. 12:5), а жена убежала в пустыню. Это похоже на видение повторного рождения фигуры Христа, другими словами, на набросок фигуры в коллективном бессознательном, предчувствие более цельного символа Самости, который больше не был бы разделён на добро и зло.
Предчувствие более цельной фигуры Христа не могло не будоражить средневековых алхимиков. Их «философский камень», который они сравнивали с Христом, не был исключительно добр; он представлял собой единство моральных противоположностей. И помимо этого он также объединял разум и материю, равно как и человеческое и животное. Это был не только спаситель душ, как Христос, но также и избавитель всей природы макрокосмоса.
Если мы взглянем со стороны на то, как разворачивалась история нашей западной цивилизации, то можно заметить, что этого объединения противоположностей не произошло, по крайней мере пока. Совсем наоборот, Европа разделена на так называемую христианскую западную половину и антихристианскую восточную. Большая часть оставшегося мира также приняла ту или иную сторону. Явно выраженное антихристианское духовное движение началось в Европе в эпоху Ренессанса, другими словами, в то самое время, когда жил Брат Клаус. И ещё более поразительно то, что именно в то же время бессознательное Брата Клауса независимо и спонтанно произвело на свет фигуру Христа, которая подобно философскому камню алхимиков объединяла противоположности. Тёмная сторона — которая содержит отсылки к временам языческой германской древности — это берсерк. Когда мы рассмотрим то, что было вызвано к жизни этим подобным Вотану берсерком во времена Второй Мировой войны, мы осознаем, что ужасающая деструктивность может быть инициирована этим берсерком, когда она больше не объединена со своей противоположностью и функционирует автономно. Юнг описывал Вторую мировую войну как «эксперимент Вотана» и выражал страх, что мы сейчас находимся в самом разгаре подготовки к ещё одному такому «эксперименту», однако на этот раз действительно мирового масштаба (письмо от 9 сентября 1960 г.). Такая катастрофа возможна только тогда, когда теневой аспект берсерка — то есть агрессия — остаётся автономным и не интегрирован во внутреннюю целостность человека.
