Одно из этих соображений касается фигуры героя или героини — того, кто является главным действующим лицом мифов или сказок, и именно с этой фигурой слушатель или читатель обычно имеет тенденцию эмоционально идентифицироваться. Почти в каждом сне сновидец переживает событие или образ, как эго (активно, пассивно, или просто наблюдая); и даже когда он видит себя во сне кем-то еще, он все равно всегда чувствует себя как «Я». По контрасту, хотя фигура, замещающая эго снов, в мифах и сказках появляется также, как эго, в то же время она имеет функции, которые по существу отделяют ее от эго индивидуального человеческого существа
[118]. Выбирая только один важный элемент, главная фигура мифа или сказки испытывает нехватку индивидуальной уникальности
[119], которая часто проявляется через отсутствие даже личного имени. Как безошибочно выводит Макс Люти
[120] сказочные герои и героини, особенно «чистые средства воздействия», фигуры абстрактной изоляции, обрисованы в простых, даже слишком красочных и определенных линиях
[121]. Поэтому Люти также обоснованно говорит об «одномерности» сказок. Под этим он подразумевает, что герой — это часть той же трансцендентной, абстрактной реальности, что и другие фигуры сказки. Переводя на язык юнгианской психологии, это означает, что Герой — это также архетипический образ, и, следовательно, как остальное содержание сказки, символизирует содержание коллективного бессознательного.
И все-таки, в то же время, вместе с функциями и характеристиками архетипического образа, главная фигура имеет что-то, что, несмотря ни на что, поддерживает наши эмоции, которые мы переживаем как эго, и таким образом идентифицируемся с ней. Поэтому мы можем видеть эту фигуру как средство воздействия архетипического базиса на индивидуальный эго комплекс. Как таковое, это символизирует, что неизвестный структуральный аспект нашего психического склада, свойственный в то же время, всем человеческим существам, представляет паттерн, в соответствии с которым формируется отдельное эго каждой индивидуальности.
Однако, в своих мифических манифестациях этот архетипический эго комплекс часто обладает чертами, которые подтверждают формы, которые необходимо понять не в терминах эго, а как символы самости — это такие черты, как божественность, непобедимость, магическая сила и так далее. Таким образом, мы должны рассматривать фигуру мифического героя также как функцию Самости, которая специфически воздействует на формирование, дальнейшее расширение и утверждение эго, и, так сказать, обеспечение правильного функционирования эго, которое остается в правильном отношении к целостности психики. Этот функциональный аспект Самости создает архетипический базис эго комплекса, упомянутый выше. Это именно то, почему мифический герой часто описывается как обновитель культуры, спаситель, и открыватель «драгоценного сокровища, которое трудно добыть» — потому что он символизирует «правильное» состояние эго, то, которое называется психической тотальностью. Таким образом, для индивидуального эго, которое часто отклоняется от своего инстинктивного базиса, герой — что-то вроде направляющего образа.
В связи с этим, однако, возникает практическая трудность в интерпретации мифов — отсутствие архимедовской точки опоры за его пределами. В толковании снов, сознательная ситуация сновидца может почти всегда служить ориентиром, описывающим содержание сновидения
[122]. Но касательно мифологемы первоначально такой ориентир кажется недостающим. Таким образом, со сказками, которые не могут быть ни датированы, ни связаны с определенной локацией, мы находимся в ситуации, похожей на толкование сна без знания чего- либо о сновидце или его/ее отношении к ситуации. Толкование сна только на его собственном основании, без какого-либо ориентира «за пределами»
[123] бессознательного материала. И действительно, мифологема — это фактически форма, взятая из неизвестного события, которая разыгрывается полностью без коллективного бессознательного в ней, исключительно между архетипическими содержаниями.
Чтобы добавить понимания этого, можно представить архетипы, как динамические заряженные «нуклеи», пребывающие в темноте в латентной стадии, которые могут взаимно усиливаться, отталкиваться, уничтожаться или абсорбировать друг друга. Каждая мифологема освещает фрагмент такого процесса в коллективном бессознательном; в то же время другие аспекты, которые могли бы быть также представлены, остаются скрытыми.
Тем не менее, необходимо рассуждать в терминах некоего фактора, который действует как триггер, вызывающий конкретный психический процесс и никакой другой, в появлении череды образов на пороге сознания. Это, должно быть, предполагает, что корни мифологемы, с учетом соответствующих изменений, те же, что и во снах, наблюдаемых индивидуально, и в этом случае нужно рассуждать в терминах следующих возможностей:
• Мифологема отражает содержание коллективного сознательного, например, доминирующее религиозное видение или основные принятые философские концепции и идеи.
• Миф дает форму содержаниям бессознательного, собрав их посредством вышеупомянутого сознательного содержания. Это могут быть, например, символы, состоящие в компенсаторных отношениях к принятым сознательно социальным и религиозным символам, как Юнг демонстрировал, среди прочих, в случае с алхимическими идеями, которые компенсировали символизм христианства
[124].
