— Смотр войск — дело утомительное, — вставил Багофан, и его смуглое лицо довольно скривилось. — Митридату захочется выпить чашу хорошего вина, и ты исполнишь его просьбу, плеснув в кубок яд, который когда-то дал тебе Мнаситей. Надеюсь, ему хорошо в царстве Аида. Кстати, ты сохранила яд, госпожа?
Царица поежилась, вспомнив о тех далеких событиях. Как она надеялась, что больше такого не повторится! Как ожидала, что с Митридатом расправятся ее верные псы, и не на ее глазах, а где-нибудь далеко в горах, а она будет изображать перед народом безутешную мать. Но те трое оказались сильнее и хитрее, и вот ей снова приходится вступать в игру. Что ж, раз другого выхода нет… Митридат сам не оставил ей выхода.
— Я сохранила яд, — каждое слово она говорила с трудом, будто выдавливала из себя, — но прошло уже семь лет. Будет ли он действовать?
— Это легко проверить, — снова вмешался евнух, сузив глаза. — У нас есть несколько рабов довольно преклонного возраста. Они почти не работают и только даром едят хлеб. Я выберу самого подходящего и угощу его вином с ядом. Если яд уже не действует, подберем другой. Это не должно тебя беспокоить. Ступай и принеси мне сосуд.
Гиетан говорил властно, будто забыв, что он приближенный царицы, но не родственник и не царь, но Лаодика не обращала на это внимания. Она встала и, не медля ни секунды, пошла в сад, где в углублении, специально для этого выдолбленном в стене, закрытый известняком и плющом, хранился глиняный коричневый сосуд. Озираясь по сторонам, боясь быть уличенной в преступлении, она пробралась к стене сквозь колючие заросли кустарника с темно-зелеными глянцевыми листьями и черными ядовитыми ягодами. Длинный шип проехал по обнаженному белому плечу, оставив кровавую борозду, и Лаодика, смахнув рубиновые капли, одна из которых попала на белый лен хитона, раздвинула плющ, за семь лет разросшийся и напоминавший изумрудный ковер с мраморными прожилками, с трудом выдвинула замшелый камень и достала сосуд. Он тоже покрылся мхом, но глина не треснула, и капли, несущие смерть, не вылились в тайник. Осторожно взяв его двумя руками, женщина снова вошла в кустарник, оставивший на ней еще две отметины, и, выйдя на середину дворика, с облегчением вздохнула. На лестнице ее уже ждал Багофан, бережно взявший сосуд из ее ледяных ладошек.
— За тобой никто не следил, — успокоил он царицу. — Гергис уже принес вино. Сейчас я отнесу его Тиртею — так зовут раба, и мы проверим действие снадобья.
— Я пойду с тобой. — Лаодика дрожала, как в лихорадке, обливаясь холодным потом. Она не знала, не могла объяснить, почему ей было так необходимо увидеть смерть от этого яда. Может быть, ей станет легче? Может быть, ее успокоит мысль, что старший сын тоже смертен?
— Хорошо.
Они прошли в маленькую беседку, где Гергис наливал вино в простую глиняную чашу. Багофан осторожно снял с сосуда глиняную крышку и, плеснув немного зеленоватой жидкости в пурпурное вино, взболтал содержимое.
— Если есть осадок, он незаметен. — Перс улыбнулся ей, обнажив крупные зубы с бледными деснами. — Ну что, пора угостить Тиртея. Его уже давно ждет Харон, только Танат почему-то медлит. Держи, Гиетан. Из твоих рук каждый раб примет все, что угодно.
Евнух осторожно, боясь расплескать, взял глиняную чашу и повернулся к Лаодике:
— Идем, царица. Этот бездельник нежится где-нибудь в кустах за дворцом. Об уборке своего кусочка двора он давно забыл. Рабыни жалеют его и выполняют работу Тиртея.
Он засеменил через двор, за здание, и Лаодика поспешила за ним, отгоняя слепня, пытавшегося сесть на ее израненные плечи. Старого желтого раба, высохшего, похожего на мумию, они нашли на задней части двора. Он действительно сидел в тени эвкалипта, вытянув распухшие ноги, боль в которых мешала выполнять работу, и угрюмо смотрел перед собой.
— Здравствуй, Тиртей, — поприветствовал его Гиетан. — Как ноги?
— Болят, — прохрипел старик и прищурился: — О госпожа, это вы?
— Мы решили навестить тебя, — ласково проговорил евнух. — Ты служил верой и правдой Митридату Эвергету и его отцу.
— Я служил и царице, пока… — несчастный указал на огромные икры, покрытые вздувшимися венами.
— За это мы и жалуем тебе стакан царского вина. — Гиетан протянул старику чашу. — Пей, Тиртей.
Старик заморгал подслеповатыми глазами, взял чашу дрожавшими руками в коричневых старческих пятнах и залпом выпил.
— Спасибо, госпожа, — проговорил он, блаженно вытягиваясь.
— Чашку оставь себе. — Евнух посмотрел на Лаодику, в лице которой не было и тени волнения. Тиртей тяжело задышал и закрыл глаза. У него не хватало сил смахнуть большие капли пота, облепившие лицо. Гиетан кивнул царице, и они направились во дворец. Весть о смерти Тиртея пришла через десять минут, и убийцы радостно потерли руки. Яд действовал и готовился поразить следующую жертву.
— Завтра, — шептала Лаодика, пунцовая от волнения, вспоминая события минувших лет. Именно так она говорила, готовясь добавить яд в чашу мужа. Теперь ей предстоит вернуть время, только от снадобья должен пасть ее сын. — Завтра, завтра.
Рано утром Митридат поспешил к своему коню, которого держал под уздцы царский конюх. Царь потрепал скакуна по гнедой холке. Конь приветственно заржал, вращая огромными сливовыми глазами.
— Чует, что сегодня предстоит поход, — улыбнулся конюх-перс, с таким же смуглым лицом, как у Багофана, и такими же черными глазами навыкате. — Ночью волновался.
Царь улыбнулся.
— Хочу удивить свой народ, — сказал он и поманил слугу. — Сегодня придется потрудиться не только этому красавцу.
Слуга с удивлением выслушал господина и наморщил лоб.
— Ты уверен, что справишься? — В его голосе звучало не только изумление, но и испуг.
— Как никогда, — бодро ответил Митридат и помахал рукой, словно отгоняя от конюха ненужные страхи. — Все должно быть готово через полчаса. Мы немного отстанем.
— А ваше сопровождение? — Конюх таращил глаза.
— Оно пойдет впереди, будто прикрывая меня. Я с ними договорился.
Царь действительно, поднявшись на рассвете, попросил трехсот всадников, всегда сопровождавших его выход, делать вид, что он едет в середине, чтобы мать и ее люди были в этом уверены. Эти всадники были людьми Деметрия и Багофана. Позади должны были следовать царские слуги с мулами, навьюченными одеждой и продуктами. Царица с младшим сыном и дочерью, которая напросилась на смотр, окруженные преданными людьми, следовали в многоместной колеснице, запряженной четверкой лошадей, — квадриге.
Лагерь для смотра находился на берегу быстрой речонки, окруженный горами с огромными хребтами, изрезанными складками, словно морщинами. Некоторые из них своими конусообразными вершинами напоминали шлемы воинов. Лаодика то и дело вставала в полный рост в колеснице, пытаясь разглядеть сына, полностью закрытого всадниками, но не видела его. Значит, вездесущий Гиетан прав. Сегодня утром один из преданных воинов-греков предупредил, что Митридат не поедет впереди них: он что-то задумал. Это известие привело царицу в замешательство. Сложив руки на вздымавшейся груди, она обратилась к евнуху:
