— Означает ли это, что среди моих преданных людей завелся предатель? Только пятеро знали о том, что я собираюсь сегодня сделать. Или и у стен есть уши?
Гиетан улыбнулся своей лисьей улыбкой, показав остатки зубов, острых, как у хищного животного.
— Голову даю на отсечение, что никто не мог рассказать ему об этом, никто из преданных тебе людей, — заверил он ее. — И не спеши волноваться раньше времени. Это портит цвет лица. Сегодня ты должна выглядеть богиней, а не замученной простолюдинкой.
Эти слова ее немного успокоили. И в самом деле, почему она решила, что Митридат в курсе ее коварного плана?
— Мама, что случилось? — Лаодика-младшая видела метания матери, ее волнение, которое она всеми силами старалась скрыть. — Кого ты там высматриваешь?
Царица еле выдавила из себя улыбку:
— Мне хочется посмотреть на сына-царя. — Она чувствовала, что слова звучали лживо, но дочь ждала ответа. — Но я не вижу Митридата.
Девушка пожала плечами. На рассвете Митридат, прежде чем зайти в конюшню, обнял ее во дворе и прошептал в маленькое, прикрытое крутым завитком ушко, что они увидятся на смотре. Обманывать свою невесту он не мог, да и зачем?
— Мы встретимся в шатре, мама, — проговорила она. — Ты знаешь, что для него возвели огромный шатер на холме?
Лаодика ничего не ответила. Белые холеные руки с миндалевидными ногтями сжимали котомку с коричневым сосудом. Когда всадники въехали в лагерь, персидские трубкарнаи вместо длинных звуков издали короткие. Скорее всего, это означало, что они не увидели Митридата. Сопровождающие и слуги с вещами выстроились у шатра, ожидая дальнейших указаний. Лаодика заметила неразлучную троицу — Тирибаза, Моаферна и Сисину, стоявших возле знамен понтийского войска, воткнутых древками в землю. Теперь все увидели отсутствие Митридата. Гергис, дергая себя за черную густую бороду, растерянно посмотрел на Деметрия, и тот отвернулся, не зная, что сказать. На несколько минут гудевшее, как улей, поле погрузилось в тишину. Но когда один из воинов, не выдержав, крикнул:
— Где наш царь? — На дороге появилось облако белой пыли. Оно росло на глазах, и вскоре все присутствующие увидели красивых гнедых и вороных коней, мчавшихся со скоростью ветра. Их было много, и удивленная Лаодика-младшая принялась считать вслух: «Один, два, три… шестнадцать». Да, именно шестнадцать красавцев несли колесницу без возницы, с одним человеком, управлявшим ею мощной силой. И в этом силаче, сумевшем управиться с шестнадцатью конями, Лаодика-старшая с ужасом узнала своего сына. Лихо остановив коней возле шатра, он выпрыгнул из колесницы, радуя всех белозубой улыбкой и смахивая пот с широкого лба, к которому прилипли мокрые золотистые кудри. Изумленные воины вытянулись в струнку, трубкарнаи издали длинные звуки, приветствуя царя. Со всех сторон раздались крики: «Да здравствует Митридат!» Царица, закусив губу, стояла, как мраморная статуя. Она поняла замысел сына. Он демонстрировал исполинскую физическую силу, равной которой не было во всем царстве. До нее уже доходили слухи, что Митридат мог спокойно взвалить на себя лошадь, поднять огромную каменную плиту и даже колесницу с четырьмя конями, но она в это не верила. Теперь же сын предоставил ей возможность самой убедиться в том, что рассказы о его силе — не слухи. Митридат-младший, длинные мягкие кудри которого развевались на ветру, делая юношу похожим на хрупкую бледную девушку, сжал локоть матери.
— Как я его ненавижу! — прошептал Хрест, и Лаодика погладила его по плечу:
— Придет и твое время. А пока помолчи.
Митридат подошел к колеснице, приветствуя свою семью. Злобное, ненавидящее выражение лица брата не укрылось от него.
— Я вижу, ты не в духе, братец, — усмехнулся он и подмигнул. — Наш Добряк не в духе, и это плохо. Могу тебя развеселить. Что ты скажешь о состязании между нами? Насколько я помню, ты сам предлагал помериться силами.
Щеки Митридата-младшего сделались пунцовыми, как спелые вишни. Старший брат унижал его при всех, и терпеть это он не собирался.
— Сразимся, когда придет время, — прошептал он, надеясь, что Митридат его не слышит. А царь и правда не обратил внимания на слова Хреста: для него это был не больше чем писк комара. Он обнялся с тремя друзьями, и они начали смотр, сопровождаемые Дементием и Багофаном. Здесь были и безусые юнцы, еще не вкусившие духа сражений, и вояки с испещренными шрамами лицами, получившие боевое крещение. Сотня воинов, в чешуйчатых кольчугах и конусообразных шлемах, стояла в конце строя.
— Это твои люди? — спросил Митридат Тирибаза. Тот довольно кивнул:
— Там, в горах Каппадокии, я постарался научить их тому, что умею сам. Разумеется, не все получилось. Но в ближайшее время, я так понимаю, сражений не предвидится. У нас есть возможность продолжить обучение.
Царь наклонил голову:
— Верно. Что ж, давай полюбуемся на понтийское военное искусство. — Он повернулся к Багофану: — Показывайте своих людей.
Смотр продолжался до позднего вечера. Когда усталые воины разбрелись по палаткам, к Митридату, который один, казалось, не чувствовал утомления, подошла мать и обняла его за широкие плечи.
— Ты славно потрудился, сынок, — ласково сказала она, но в ее голосе ему слышалось змеиное шипение. Так шипят кобры, почуявшие добычу. — Почему бы нам не отдохнуть и не выпить хорошего вина?
Юноша улыбнулся в ответ:
— Я согласен, мама.
Она взяла его под руку, прижимаясь всем телом:
— Тогда пойдем в шатер. Извини, но я взяла на себя смелость приказать накрыть столы. После военного смотра принято устраивать пир. Ты, наверное, помнишь, что твой отец… — Лаодика замолчала и опустила голову.
— Я прекрасно помню своего отца, мама, — вставил Митридат и недобро усмехнулся: — Даже лучше, чем ты.
Она не стала спорить:
— Багофан, Деметрий, Гергис уже там. К сожалению, я не видела Тирибаза и его друзей.
— Я найду их, — он отстранил ее, — иди. Я скоро к вам присоединюсь.
Она послушно засеменила к пурпурному шатру, а царь, пробираясь по узким проходам между палатками воинов, слыша их негромкие разговоры и смех, искал своих друзей, с удовольствием вдыхая запах сухой осенней травы и осоки, пахнувшей кукурузными початками, покрывавшей берега речки, вода которой местами подернулась изумрудной кружевной тиной.
Юноша скорее почувствовал, чем услышал, тихий шорох за спиной и, резко обернувшись, схватил за руку, державшую обнаженный клинок, отсвечивавший матовым блеском, темную фигуру в плаще. Лицо нападавшего скрывал черный башлык, сливавшийся с темными осенними сумерками, всегда готовыми прийти на помощь преступникам, однако Митридат понял, кто собирался лишить его жизни.
