Лариса послушно, будто на автомате, взяла ее двумя ледяными пальцами и отозвалась, как эхо:
— До встречи.
Открыв дверь подъезда и вдохнув едкий запах моющих средств (уборщица уже заканчивала мыть лестницу), она, подумав о том, что муж обязательно закашлял бы — аллергик, он не переносил такие ароматы, — словно робот, стала подниматься на второй этаж. Навстречу ей уже спускались соседи, спешащие на работу, но Красовская никого не видела и не отвечала на их приветствия. Для нее все померкло со смертью мужа. Она не заметила, как оказалась у своей двери, как открыла ее и вошла в квартиру, залитую тишиной, зловещей, не предвещающей ничего хорошего. Очнувшись от забытья, женщина подумала, что такая тишина с сегодняшнего утра навсегда поселится в ее доме, будет преследовать до конца ее дней, но ошиблась. Звонок городского телефона словно разорвал квартиру на мелкие кусочки.
Лариса неторопливо подошла к аппарату и подняла трубку:
— Слушаю.
В ответ не раздалось ни звука, на том конце молчали. Не было слышно даже дыхания.
— Кто это? Говорите.
Ее требование осталось без ответа. Она с раздражением бросила трубку.
— Что за дурацкие шутки. У кого хватает совести…
Телефон снова зазвонил так же настойчиво, как и в первый раз, и женщина истошно крикнула, нажав на кнопку вызова:
— Или говорите, или прекращайте меня беспокоить!
— Лариса? — услышала она негромкий голос золовки, сестры Стаса Милены. — Что с тобой?
— Это ты звонила минуту назад? — задыхаясь, спросила женщина.
— Минуту назад я набирала номер, — пояснила Милена. Лариса скрипнула зубами:
— Значит, какой-то идиот.
— Да, нынче их много развелось, — согласилась золовка. — Ты извини, что я так рано. Мне срочно понадобился мой братец. Надеюсь, он уже вернулся с пробежки?
Ей было известно о привычках Стаса. В половине шестого братец уже совершал утреннюю пробежку — тоже своего рода ритуал, которому он никогда не изменял, бежал в любую погоду, а в шесть со стаканом чая — очень крепким, заваренным до черноты — изучал научные статьи.
Лариса хотела ответить, но ком в горле помешал это сделать, вызвал нервный кашель, и Милена поинтересовалась:
— Он рядом с тобой?
— Его нет, Милена. — Лариса собралась с силами и крикнула в трубку: — Его больше нет!
— Как? — Его сестра прерывисто задышала. — Ты что такое говоришь?
— Стаса больше нет, — повторила Лариса уже более спокойно, хотя каждое слово давалось ей с трудом. — Он утонул, катаясь на яхте.
— Утонул? Что за чушь? — Милена не верила, не хотела верить. — Как он мог утонуть?
Для нее это тоже было дико и непонятно. Брат с детства плавал как рыба.
— На море был шторм, — пояснила женщина, до крови закусив губу. — Яхта перевернулась…
— Перевернулась? Но это невозможно. — Золовке по-прежнему казалось, что Лариса грубо шутит. — Ты сама прекрасно знаешь, что он никогда бы не вышел в шторм. Месяц назад я просила его прокатить нас с Вадимом, но Стас отказался: объявили штормовое. Лариса, если вы со Стасом договорились разыграть меня, то это глупая шутка.
— Я повторяю, твой брат мертв и сейчас лежит в морге, — закричала Лариса, смахивая рубиновую бусинку крови. — Я не шучу. Если хочешь, я скажу тебе адрес. Поезжай и проверь.
Милена словно захлебнулась:
— Значит, это правда. Я немедленно приезжаю к тебе.
В трубке раздались гудки. Положив ее рядом с аппаратом, Красовская вернулась в комнату и села на диван, накрытый коричневым покрывалом с тиграми. Когда-то это покрывало… Не надо, не сейчас… Она радовалась, что скоро приедет Милена. Меньше всего ей хотелось быть одной, в этой удушливой тишине, раздиравшей сердце.
Сестра Стаса обладала способностью не терять спокойствие даже в самых сложных ситуациях. А сложных ситуаций намечалось слишком много. Взгляд Ларисы упал на большую фотографию, стоявшую на полке. На ней они со Стасом, молодые и счастливые, смотрели в объектив. Казалось, с момента их знакомства прошло много лет. Она вспомнила теплый майский вечер, набережную и неторопливо идущих по ней нарядных людей.
Откуда-то из припаркованной неподалеку машины звучал голос Кати Лель: «Мой мармеладный, я не права». Улыбаясь незатейливым словам, Лариса села на скамейку, подставив лицо лучам ласкового солнца. Когда рядом с ней примостился какой-то мужчина, девушка даже не посмотрела на него. Она не хотела, чтобы кто-то, как снаряд, врывался в ее мысли, нарушал спокойствие.
— У вас есть мармеладный? — тихо спросил он, наклонившись к ней. Лариса встрепенулась:
— Что?
— Я спрашиваю, у вас есть мармеладный? — повторил незнакомец, и, взглянув на него, Лариса отметила: он был молод и красив — вылитый голливудский актер (тогда она еще не слышала про Тома Круза), крепкий, черноволосый, большеглазый, с длинными ресницами, обрамлявшими черные влажные глаза.
— Вам есть до этого дело? — поинтересовалась она.
— Есть, раз спрашиваю, — улыбнулся незнакомец. — Так да или нет?
Меньше всего Ларисе хотелось знакомиться вот так, на улице. Разве порядочный человек станет знакомиться на улице? Пусть этот господин идет куда шел. Она встала и поправила платье, белое, в красный горошек. Незнакомец схватил ее за руку:
— Куда вы?
На душе как-то сразу стало спокойно. Она уже не помнила, что отвечала. Память запечатлела только, что мужчина, представившись, отправился ее провожать и по дороге стал рассказывать о своей специальности. Лариса с удивлением услышала, что они коллеги. Она тоже окончила истфак и собиралась работать в школе учителем. Со Стасом было легко и интересно. Он сразу загрузил ее фактами, касавшимися истории городов Причерноморья — от легенд до реалий. Лариса не заметила, как они дошли до ее дома. На прощание Стас попросил телефон. И вскоре их роман разгорелся со страшной силой. Через год молодые люди поженились, и женщина считала себя счастливой. Омрачало счастье только отсутствие детей… Нет, она все время напоминала, что их семье необходимо пополнение. Стас же хотел сделать карьеру и расширить жилплощадь. Его «подожди и потерпи» затянулось на годы. Теперь, оставшись в одиночестве, она понимала, какую сделала глупость, согласившись со Стасом, посвятив ему свою жизнь — в школе проработала всего два года и уволилась по его просьбе — и откладывая «на потом» рождение ребенка. О детях нельзя говорить — «на потом».
От горестных мыслей Ларису оторвал звонок в дверь. Разливавшийся колокольным звоном, впервые за многие годы он показался ей резким, пронзительным, щекочущим нервы, и она удивилась, как терпела его столько лет. С трудом встав с дивана, женщина медленно пошла к входной двери и открыла ее, даже не поинтересовавшись, кто за ней. На пороге стояла Милена, полная, черноволосая, чем-то похожая на брата, но — странно — некрасивая, непривлекательная, с тревогой в больших карих глазах.
